Руфь Танненбаум

И ушла к противоположной стене фойе, а потом до конца вечеринки капризничала и больше на него даже не посмотрела. А Клара шла за ней следом, как верная такса, и так же, как обычно в такой ситуации, делала вид, что они с Руфью подруги. Эта низкорослая сгорбленная зверушка из низших слоев общества страстно хотела, чтобы окружающие их господа думали, что она и Руфь очень близки, и воображала, как они навостряют уши, чтобы услышать их перешептывания. Клара Диамантштайн была одержима этим желанием.

Она надоедала Руфи просьбами вместе ходить в туалет и там пудриться перед огромным зеркалом, на что Руфь у всех на виду закатывала глаза, и это тоже выглядело очень кокетливо, настолько, что дамочки Фрнтековиц, три светловолосые дочери гинеколога Миклошича, ревниво усмехались, задирали носы чуть не до самого потолка и нервозно кутали свои голые и угловатые детские плечи в горностаевые пелерины.

Вполне насладившись этим, Клара снова наклонилась к уху Руфи сказать, что у госпожи Позвински под глазом огромный, черный сверху и страшный нарыв, и она все время пытается скрыть его с помощью грима. Клара спросила, почему наша Майечка его не выдавит.

– Никакой это не прыщ, – нервозно ответила Руфь. – Это рак, и скоро Майя умрет в муках.

Клара посмотрела на нее с ужасом.

Руфь рассмеялась и сказала ей: «Боже, мой боже, как же вы, еврейки, наивны!» – а ее подружка улыбнулась и легонько шлепнула ее по попе. Руфь так сказала, передразнивая балетную сводницу фрау Шмидт, которую на самом деле звали Иванка Ковачич и она была вовсе не сводницей, а заведующей балетной сценой, а они прозвали ее фрау Шмидт из-за того, что, по их мнению, она была гитлеровской шпионкой. На белой, как снег, блузке, под которой угадывалась острая маленькая грудь, похожая на пару гранат с боевым отравляющим веществом, фрау Шмидт носила золотую свастику, не больше чем ноготь на мизинце, окаймленную мельчайшими красными драгоценными камешками.

Фрау Шмидт была околдована Микоци, она преследовала его в театре, по вечерам устраивала ему ловушки в тех местах, где он обычно появлялся, подстерегала, когда он направится в туалет, и тут же подскакивала с какими-то странными вопросами, а потом перепуганный и возмущенный Микоци по секрету пересказывал это актерам, а те распространяли его рассказы другим, и в конце концов все завершалось тем, что по крайней мере раз в неделю фрау Шмидт, заплаканная, выбегала из театра, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Но, разумеется, возвращалась, никому бы и в голову не пришло, что такая особа может действительно уйти.

– Вам, Бранко, не нравится моя брошка? – спросила она его как-то раз.

– О вкусах не спорят, госпожа Ковачич, но мне она действительно не нравится.

– Но почему же, скажите!

– Это была бы длинная история.

– А может, вы после спектакля придете ко мне да и расскажете эту длинную историю? Почему нет, у нас будет целая ночь!

Он еще сильнее покраснел и сбежал.

Но фрау Шмидт, несмотря на свой маленький золотой крестик с четырьмя загнутыми концами, в душе была доброй и никому не пожелала бы зла. Она объясняла Руфи и Кларе, что им следует как можно скорее найти мужчин своей жизни, но только ни в коем случае не среди актеров. Актеры в браке ненадежны, потому что перед ними чаще всего плохие примеры.

– Ну представьте себе, девочки, какими они могут быть, если у Гамлета учатся, как вести себя с женщинами! Поэтому держитесь от актеров подальше, а сказать по правде, бежать нужно и от танцовщиков, потому что у них совсем маленькие пиписьки, и часто они даже не знают, что с пиписькой делать. Поэтому, дорогие мои, держитесь поближе к рабочим сцены: как правило, это сильные мужчины, надежные в постели и полезные в доме.

Фрау Шмидт хлопала Паше Лубанскому и Руфи с таким усердием, словно гасила ладонями огонь. Она расчувствовалась, как после хорошего балетного спектакля, например «Лебединого озера», в котором ее балерины были лучше всех, а танцоры Штефанаца хуже всех. Фрау Шмидт предавалась самыми разным мечтам.

– Госпожа Майя не умрет, – у Клары камень упал с сердца, – это просто прыщ, просто крупный прыщ, и ничего другого! – повторяла она, как шарманка, после выпитого втихаря бокала шампанского, причем Руфь сделала вид, что этого не видела.

– Может даже завтра умереть, это никогда заранее не известно, – сказала Руфь.

– То есть как?

– Да очень просто, раз и всё, и тебя больше нет!

– Что значит «раз и всё»?