Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)

Сильвестр распахнул глаза, и Серафима еле удержала себя от того, чтобы шарахнуться в сторону. Ей всё же не показалось вчера — они действительно мерцали холодным синим светом и вовсе не отражали солнечные лучи из не задёрнутого шторами окна. Они скорее впитывали их в себя, обращая их свет в свой. По коже пробежал озноб.

— Ты… уже проснулась? — его голос был хриплым со сна и каким-то не верящим, как и взгляд, которым он скользнул по её лицу.

Сразу захотелось спрятаться, забиться обратно под одеяло, только чтобы он не смотрел так.

— Как видишь, да, — собственный голос показался Серафиме очень испуганным, чужим, и она поспешила взять себя в руки. — С… Спасибо, что довёл меня до комнаты ночью. Я была в несколько… невменяемом состоянии. Слишком много потрясений за один день.

Сильвестр медленно кивнул и так же медленно продолжил, всё ещё не сводя с неё пронзительного взгляда, так похожего на вчерашний.

— Я взял на себя смелость снять с тебя обувь и верхнюю одежду… Больше ничего не трогал. Не пугайся, пожалуйста. В следующий раз ты можешь спать в своей ночной рубашке, она, как и другие твои вещи, в шкафу, — он неопределённо махнул рукой, указывая нужное направление.

Казалось, что он пребывал не то в полнейшем смятении, не то в прострации, как будто тоже не до конца осознал всё происходящее.

Несколько минут они напряжённо молчали, сверля друг друга глазами. Серафима — с подозрением, Сильвестр — с каким-то непонятным ей выражением. Наконец он тихо проронил:

— Я должен спросить… Ты… Ты действительно ничего не помнишь?

— Действительно.

Возможно, её слова прозвучали быстрее и резче, чем должны были, но Серафиме, честно говоря, было не до переживаний своего похитителя. Особой приязни он ей не внушал.

А потом Сильвестр неожиданно — хотя почему неожиданно, ведь именно этого она и добивалась: того, чтобы он наконец-то перестал на неё пялиться — опустил взгляд, но Серафима всё же успела заметить ту беспросветную, совершенно чёрную тоску, которая появилась в его глазах.

Ей почему-то стало гадко от себя самой. Обычно Серафиме с трудом удавалось читать чужие эмоции, Сильвестр же внезапно лёг перед ней раскрытой книгой. Вдруг стало ужасно обидно: и за себя, и за свою пропавшую память, и за этого несчастного не-человека, которому она явно была небезразлична.

Однажды мама дала ей совет — прежде чем обвинять человека в чём-то, поставить на его место себя. И если ставить себя на место Сильвестра… Вот жили они спокойно эти проклятые пять лет, близко — видимо, очень близко — общались, а потом он сначала узнал, что она мертва, а затем вдруг нашёл её живой — но совершенно его не помнящей, а напротив — шарахающейся от него, зубоскалящей. Явно не такой, какой она была раньше.

Серафима нервно прерывисто выдохнула. Надо взять себя в руки и успокоиться. И разобраться в том, что же всё-таки произошло. Теперь причин для этого ещё больше, так ведь?

Она осторожно откинула наверняка дорогую ткань одеяла и встала с кровати, машинально отметив, что да, Сильвестр не соврал и действительно снял с неё только верхнюю одежду — она всё ещё оставалась в своих потёртых джинсах и старой мешковатой футболке. Потом медленно подошла к замершему в своём кресле Сильвестру, с опаской и почти что через силу сжала его ладонь.

— Но… Я уверена, что память вернётся. Уверена. Надо просто подождать, и я всё вспомню, обязательно.

На самом деле она не была уверена ни в чём, но теперь появился небольшой, но шанс, что вспомнить получится, и что воспоминания окажутся не такими уж и ужасными, как ей думалось раньше. Если это действительно не бред, и она провела эти пять лет здесь, в этом Замке.

Будь что будет, от прошлого ей всё равно не убежать — оно само пришло за ней, значит… Значит, надо узнать, что она пережила и из-за чего всё забыла.

— И… Прости, что я веду себя так. Стоило бы, наверное, быть мягче…

— Не извиняйся, не надо. Я всё понимаю, — Сильвестр прервал её на середине фразы, крепче сжал её ладонь, а потом и вовсе притянул в объятья, неожиданно мягкие и бережные, совершенно не похожие на вчерашнюю жесткую хватку. Серафима дёрнулась, напряглась, стиснула зубы, потом глубоко вдохнула, как перед прыжком в холодную воду, и осторожно обняла его в ответ. Сильвестр выдохнул, улыбнулся, не смотря на неё, добавил негромко:

— И… Спасибо.

Они шли по восточному крылу Замка. Несколько раз мимо проходили женщины в одинаковых пурпурных платьях с белыми воротниками и золотыми нашивками на правом плече с изображением какого-то цветка, низко приседающие в подобии реверанса при приближении к ним и подобострастно опускающие глаза. Как пояснил Сильвестр — женщины были служанками, которых в Замке было великое множество, а цветок — гербом Лэсвэта, страны, которой и правил Белый Совет во главе с тремя верховными Магистрами. Назвался он солнечным и символизировал красоту и процветание государства.

Один раз мимо проскочил слуга в пурпурном камзоле, но поклонился он скорее мимоходом. Это оказался камердинер то ли Младшего, то ли Среднего Магистра, Серафима не запомнила.