Рука Оберона

— События изложены верно, но мотивы, двигающие их, не те. Мы не желали трона, по крайней мере, не так внезапно и не в то время. Мы создали свою группу, потому что надо было им противостоять, чтобы защитить трон. Сначала мы убедили Эрика, что он обязан принять на себя власть. Он и сам боялся, что его убьют после коронации. Потом появился ты со своими законными требованиями. Мы в то время не могли позволить тебе возвыситься, потому что клика Бранда угрожала всеобщей войной. Мы чувствовали, что они не решатся совершить такой шаг, если трон будет уже занят. Мы не могли посадить на трон тебя, потому что ты бы отказался стать марионеткой. Вот роль, которую тебе пришлось бы играть, поскольку игра была уже в разгаре, а ты знал обо всем этом слишком мало. Поэтому мы убедили Эрика пойти на риск и короноваться. Вот как это произошло.

— Так, значит, когда я прибыл, он выжег мне глаза и бросил в темницу ради шутки?

Джулиан отвернулся и посмотрел на мертвую мантикору.

— Дурак ты, братец, — произнес он, наконец. — Ты с самого начала был слепым орудием. Они использовали тебя, чтобы навязывать нам свои ходы, и в любом случае ты проигрывал. Если бы та полоумная атака Блейза оказалась каким-то образом удачной, ты бы не успел сделать и вздоха, как с тобой было бы покончено. Но она провалилась, и Блейз исчез, предоставив тебе возможность расплачиваться своей жизнью за его поступки. Ты послужил их цели и должен был умереть. Они оставили нам мало выбора в этом деле. По правилам, нам следовало бы убить тебя, и ты это знаешь.

Я закусил губу. Я мог бы сказать многое. Но он говорил откровенно. А я хотел услышать как можно больше.

— Эрик, — продолжал он, — считал, что зрение твое может, в конечном счете, восстановиться — зная, как мы регенерируем. Дай только время. Ситуация была очень деликатной. Если бы вернулся отец, Эрик мог бы покинуть трон и оправдать все свои действия ко всеобщему удовлетворению. Гораздо сложнее было бы оправдаться, если б убили тебя. Это было бы слишком очевидной борьбой за власть. Всем стало бы ясно, что убрали тебя потому, что ты стоял на пути любого из нас к трону. И скажу тебе прямо, он просто хотел заточить тебя в тюрьму, чтобы все забыли про тебя.

— Тогда чья же это была идея насчет ослепления?

Он снова надолго замолк. Затем заговорил очень тихо, почти шепотом:

— Выслушай меня, пожалуйста. Она была моя, и она, может, спасла тебе жизнь. Любое действие, предпринятое против тебя, должно было являться равносильным смерти, иначе их фракция попыталась бы угробить тебя по-настоящему. Ты не был больше им полезен, но живой и на свободе обладал потенциальной возможностью стать опасным в будущем. Они могли воспользоваться твоей Картой, чтобы вступить в контакт и убить тебя, или же могли освободить тебя и пожертвовать тобой, сделав ход конем против Эрика. Ослепленного, тебя не было нужды убивать, ты стал безопасен для них. Это спасло тебя, временно убрав со сцены. И спасло нас от обвинений в будущем. Как мы понимали, у нас не было иного выбора. Мы могли сделать только одно. И никакого снисхождения тоже нельзя было демонстрировать, иначе нас могли бы заподозрить в том, что мы сами нашли способ как-то использовать тебя. В ту минуту, как ты приобрел бы какое-нибудь подобие свободы, ты стал бы покойником. Самое большее, что мы могли сделать, это смотреть в другую сторону, когда лорд Рейн ходил утешать тебя. Это было все, что можно было для тебя сделать.

— Вижу, — процедил я.

— Да, — подтвердил он. — Ты стал видеть очень скоро. Никто не предугадал, что ты так быстро восстановишь свое зрение и сумеешь бежать. Как тебе это удалось?

— Скажут ли Мэйсивы Гимбеловым? — ответил я.

— Прошу прощения?

— Я сказал — неважно. Что ты знаешь о заточении Бранда?

Он снова посмотрел на меня.

— Я знаю, что в его группе произошла ссора. Детали мне неизвестны. По каким-то причинам Блейз и Фиона боялись убить его и остерегались оставить на свободе. Когда мы освободили его из заточения, Фиона явно стала опасаться того, что он на воле.

— Но ведь ты сказал, что боишься его, а поэтому готов расправиться с ним. Почему теперь, после всего, когда эти интриги стали историей и власть снова переменилась, вы боялись его? Он был слаб, практически беспомощен. Какой же вред он мог принести теперь.

Джулиан вздохнул: