Руки моей не отпускай

– А я боюсь, – окутывал он ее магией своего голоса, наполненного потрясающей силой его чувств. – За тебя боюсь, за твою жизнь, здоровье. Насмотрелся твоих известных репортажей и теперь боюсь за тебя постоянно. Теперь больше ничего не боюсь, только этого – за близких.

И он рассказал ей этим своим тихим, потусторонним каким-то голосом о том своем пережитом опыте, когда умирал, сжигаемый лихорадкой, продираясь через выжигающую лаву, как попал в бело-жемчужное пространство, откуда позвала его за собой и вернула назад в жизнь Ася.

Она выслушала. Ничего не спросила, не выказала сомнений и недоверия.

Молчали… Смотрели в глаза, слушали взгляды и растворялись в них.

Самолет летел на высоте десяти тысяч метров над уровнем земли. Они летели над уровнем человеческой ограниченности, страхов, правил и условностей, двое бесстрашных, в свою новую кардинально и бесповоротно изменившуюся жизнь, и знали, что даже если судьба не даст возможности быть вместе, они теперь навсегда, что бы ни случилось, есть друг у друга. И теперь всегда с ними будет пребывать этот пронзительный момент…

– Что предпочитаете на обед? – склонилась к ним улыбчивая симпатичная стюардесса.

– Что мы предпочитаем? – иронично улыбнулся Ярославцев тому, что их так резко «опустили» на землю.

– Разное, – улыбнулась Ася, поняв эту его иронию, и пояснила стюардессе: – И попробуем друг у друга его предпочтение.

Стюардесса понимающе улыбнулась, приняла у них заказ, предложила еще раз напитки, приняла и этот заказ и перешла к следующему ряду пассажиров.

– И все же, – усмехнулась Ася, – нам таки предстоит совместный обед, за которым принято общаться, все больше узнавая друг о друге. И ты расскажешь мне о своей уникальной прабабушке, принимавшей коньяк и строившей чиновников.

– Нет-нет-нет, – подхватил он ее шутливый тон, настойчиво напомнив: – Прабабушка меня простит, повествование о ней я придержу на потом. Мы же остановились на моменте, когда ты решила рассказать мне о своей жизни от момента зачатия.

– Значит, от зачатия? – посмеиваясь, повторила Ася.

И широко, весело улыбнулась.

Очень хотелось поцеловаться. Пусть даже не уносящим первым поцелуем, пусть и коротко, в смешливые, улыбающиеся губы друг друга, только предвкушая тот самый главный поцелуй, хотя бы так. Но они удержались.

Семнадцатилетняя красавица Евгения Волховская прибыла в столицу своей необъятной Родины поступать в вуз на отделение иностранных языков. Разумеется, в самый-самый главный вуз страны, раз уж она добралась до столицы, отвоевав это право у других желающих поступить в Москве победами на многочисленных олимпиадах, спортивными достижениями, разносторонней общественной деятельностью, должностью в районном комитете комсомола и золотой медалью.

Москвичи посмеялись бы с легкой иронией или злым сарказмом над амбициями молоденькой девочки-провинциалки, отлично зная – и не таких Москва обламывала, пережевывала и выплевала обратно в их родные провинциальные города вместе со всеми их амбициями, планами и гордой статью.

Но у Женечки ко всем вышеперечисленным достоинствам прилагалась еще светлая головка, очень реалистичный взгляд на жизнь, благополучно приобретенный работой в районном комитете комсомола со всеми их «широкими полномочиями» и многими дозволенностями, который выращивал будущих хватких волков на должности в ЦК и в управляющий аппарат. И, разумеется, благодаря родителям и бабушке, воспитавшим в ней человека самостоятельного, думающего, умеющего подвергать анализу факты и не смотреть на жизнь через романтические грезы.

Итак – в МГУ.

Поступила вполне себе нормально. Нервничала, разумеется, переживала, но сдала положенные экзамены на пятерки.

Получила место в общежитии, заселилась, подружилась с девчонками и однокурсниками, получила книги в библиотеке, началась учеба, и тут…

И тут Женечка Волховская столкнулась с Костей Полянским – красавцем, легендой университета, окончившим физмат на год раньше положенных пяти лет, прошедшим два курса за один год, окончившим в этом году досрочно аспирантуру и собирающимся защищать диссертацию, любимцем самого ректора и известнейшего академика.

Где уж они там столкнулись и пересеклись, это их личная история, которую они не рассказывали никому, но пропали оба.

Фатально, бескомпромиссно и наглухо.

Евгении от любви к Константину не дал сойти с ума сам Костя, настолько плотно бывший рядом с ней и в их отношениях, что девчушке не надо было пропадать и чахнуть от расставаний и ожиданий. К тому же парень обладал каким-то невероятным чувством юмора и постоянно шутил, иронизировал, а, как известно, там, где царит ирония, нет места для драмы и то, что смешно, уже не грустно.

Драмы и не случилось, но случился большой «упс-с-с».

Родители Константина категорически отказались принимать Женю как свою невестку и как личность, вызывающую серьезное к себе отношение.