Руки Орлака

Когда миновало первое грустное изумление, подобное тому, какое испытывают при виде красивого платья, которое вам когда-то в юности шло, а теперь не впору и выцвело, Жильберта вдруг развеселилась, схватила Жана Марея под руку и повлекла за собой, чтобы показать ему забытый мир своего детства.

Мадам де Праз и Лионель обрадовались позитивному настрою родственницы, которого, признаться, не ожидали. Однако на душе у Марея было неспокойно. Он не мог объяснить свое состояние, но чувствовал, что тревога – лишь одна из его составляющих; к ней, как минимум, примешивалось некое внутреннее оцепенение.

– Вы не в духе, – огорчилась Жильберта.

– Наоборот, – попытался было возразить он.

Девушка тотчас вгляделась в его лицо и заметила сжатые губы, ироничную улыбку и сумрачный взгляд.

– Пожалуйста, не грустите, – попросила она и, подхваченная вихрем радостной юности, попыталась заразить своим весельем жениха.

Осмотр начали с нижнего этажа замка, пройдя по всем комнатам. В курительной, гостиной и столовой было немало интересных картин, понравившихся Марею, а в бильярдной он надолго задержался у небольшого полотна, висевшего над столиком с выгнутыми ножками. Сняв картину, он внимательно рассмотрел ее в лупу, которую всегда носил с собой.

– Неужели эта мазня имеет какую-то ценность? – удивленно спросила мадам де Праз. – Я нашла ее на чердаке и, когда мы уезжали из Люверси, повесила здесь вместо Мейсонье[130], которым хотела украсить свою комнату в Нёйи.

– Она бесценна, ни больше ни меньше! – заметил Жан Марей. – Это Мане, небольшой этюд натурщицы, служившей моделью для знаменитой «Олимпии». Чудесное полотно! Вы владеете сокровищем, о котором и не подозревали.

Повесив картину в претенциозной золоченой раме на место, он принялся любоваться ею с наслаждением, на миг согнавшим с его лица мрачные тучи.

Осмотр продолжился: курительная, гостиная, столовая, бильярдная и комната мадам Лаваль, последняя с восточной стороны, сообщались с галереей, окна которой выходили в парадный двор.

Все прошли в галерею с мраморным полом, оттуда – в спальню мадам Лаваль, куда Жильберта ступила с боязливым почтением. К ней вдруг вернулась фобия, заставлявшая ее бросать вокруг быстрые взгляды на предметы обстановки и держаться посередине комнаты, вдали от кровати и зачехленных стульев, напоминавших зловещие тайники.

– Идите сюда! – позвала она. – Да входите же! Это комната мамы.

– Да? – бесцветным голосом произнес Жан Марей.

Он замер на пороге, чтобы сначала осмотреть интерьер комнаты с некоторого расстояния. Мадам де Праз в это время открыла в углу галереи дверь в туалетную комнату, и Марей повернулся, чтобы заглянуть туда. Жильберта прошла через туалетную комнату в свою прежнюю спальню, показавшуюся ей совсем маленькой.

– Как только я здесь жила? – удивилась она. – Тут так тесно!

– Если решишь задержаться в замке, – сказала ей мадам де Праз, – можешь устроиться в комнате матери.

Поразительно, но никаких возражений со стороны Жильберты не последовало.

– Какая перемена! – заметил Жан Марей.

– Я и сама удивлена, – призналась девушка. – Еще утром я бы в такое не поверила. Похоже, я уже излечилась от своих страхов.

– Хо! Излечились? Не спешите.

– Перестаньте, Жан, не будьте мрачным авгуром! И пойдемте дальше! Продолжим осмотр.

Они обошли два верхних этажа, заглянули в оранжерею и в служебные постройки, а затем в сопровождении старика Эртбуа, неукоснительно исполнявшего все рекомендации мадам де Праз, спустились по лесистому склону в парк.

И тут, по воле судьбы-злодейки, тайна вдруг вовсю расцвела на поверхности жизни.

Все шли по аллее вдоль какой-то лужайки, когда Жильберте вздумалось посадить в нескольких шагах от каменной скамьи, на которой она когда-то мечтала о суженом, деревце в честь своей помолвки и первого визита Жана Марея в Люверси. Совсем рядом огромный платан скрывал в своей тени несколько побегов, выросших из его семян. Пересадить один из них не составляло труда. Выбрали самый сильный, гибкий, как хлыст, с четырьмя листочками. Требовалась лопата, чтобы вырыть ямку для молодых корней.

– Подождите! Три минуты, не больше! Я помню, где лежат инструменты! – воскликнул Лионель и побежал к замку.

– В павильоне, возле давильни, ваше сиятельство, – прокричал ему вслед Эртбуа. – Там и лопаты, и кирки!

– Знаю! Знаю!

– У господина графа отличная память, – польстил мадам де Праз хитрый управляющий.

– Когда-то мы с кузеном играли в садовников, – пояснила Жильберта и тут же восхищенно воскликнула: – Ах, какие чудесные розы!

Благоухающие кусты роз украшали клумбы с тех времен, когда была жива обожавшая их мадам Лаваль. Один куст высился прямо посреди лужайки. Жильберта долго любовалась им издалека, а затем, привлеченная неизъяснимой прелестью цветов, побежала по траве и, пока Лионель, орудуя лопатой, готовился к пересадке молодого платана, принялась составлять букет. Мадам де Праз помогала ей, тогда как Жан Марей топтался возле Лионеля, которому Эртбуа робко давал советы.