Руки Орлака

– Полковник, – сказал он, – мог воспользоваться этим оружием лишь как кастетом. Как видите, это старый седельный пистолет, с деревянной рукояткой, и он не заряжен. Но если нападение было внезапным, выбора у полковника не оставалось.

Тем не менее комиссар казался задумчивым, машинально поглаживал скругленную рукоятку и обводил взглядом всю галерею. Вдруг губы его растянулись в улыбке, а на лице на секунду-другую возникло то выражение радости, которое выдает рождение необычной гипотезы.

– А что вы скажете на это? – бросил он мне. – Полковник, откликаясь на звонок господина Фернандеса, идет к телефону со шпагой, которой он только любовался, и сам напарывается на нее при падении, ибо я совершенно не вижу, как этот Карлос мог бы сюда войти.

– Но, шеф, все указывает на то, что господин д’Эруа бросился к пистолету…

– Согласен. Вот только, возможно, он рассматривал пистолет вовсе не как оружие. Возможно, пистолет понадобился ему вовсе не для защиты – я хочу сказать, не для защиты от человеческой агрессии…

От этих необычных слов мне стало как-то не по себе.

– Но тогда от чего? – вопросил господин Фернандес, тараща глаза.

Ответ комиссара был таким:

– Господин д’Эруа сказал вам: «Никогда еще я не чувствовал себя так хорошо». То была его последняя фраза. А как вы сами говорили, он был человек суеверный. Он опасался пятниц тринадцатого, а значит, никогда в эти дни не проходил под лестницей, избегал стричь ногти, рассыпать соль и так далее и тому подобного. Поэтому когда он сказал безрассудно: «Никогда еще я не чувствовал себя так хорошо», то тотчас же испытал желание защитить себя от сглаза, постучать как можно скорее по дереву – лучше всего по дереву круглой формы. Но в этом помещении – посмотрите! – все металлическое. Разве что буквально под рукой у полковника – пистолет с закругленной рукоятью. Какая удача! Д’Эруа бросается к нему, натыкается на табурет или же запутывается в складках халата – и падает на шпагу, которую держал острием кверху.

– Великолепный сюжет для детективного романа, – заметил господин Фернандес, качая головой. – Но если полковник умрет от раны, мы так и не узнаем, как все было на самом деле. Думаю, нам следовало бы арестовать Карлоса Патильядо. Мой секретарь Луис должен позвонить мне сюда в том случае, если узнает что-нибудь касающееся его… А вот и звонок… Быть может, это как раз таки Луис…

То действительно был секретарь господина Фернандеса. Он сообщил, что накануне вечером Карлос Патильядо лишь проехал через весь Париж, чтобы в 23 часа сесть на берлинский поезд.

Добавлю, что, к счастью, полковник д’Эруа выжил и в точности подтвердил занятное предположение комиссара Жерома. После этого едва не ставшего для него роковым злоключения он более, чем когда-либо, остерегается пятниц 13-го.

1934

Орудие преступления

В то утро комиссар Жером был крайне рассеянным. Его взгляд то и дело отрывался от досье, страницы которого он листал, и задумчиво проходился по крышам домов, тянувшихся вдоль противоположного берега Сены. В уголовной полиции как раз наступил период скучного затишья.

Наконец Жером решился открыть мне свои мысли.

– Гайяр, мой мальчик, – сказал он мне, – есть нечто такое, что вот уже полдня не дает мне покоя. Возможно, тут и нет ничего криминального, но все это никак не идет у меня из головы… Вчера вечером я ужинал у друзей, в небольшой компании. Моей соседкой за столом была госпожа Лабрель, которой меня только вчера представили. Очаровательная, изысканная молодая женщина в черном платье. Мы мило и непринужденно поболтали о том о сем, и из этого нашего разговора я узнал, что мадам Лабрель – дочь одного из моих лицейских товарищей, Виктора Оверле, умершего (об этом я тоже не знал) около года назад. Тогда, в школьную пору, мы с ним крепко дружили, но затем, как это часто случается, видеться, увы, перестали. Со слов мадам Лабрель я понял, что он вел весьма скромную жизнь, хотя и был богат. Последние годы ему испортила серьезная болезнь сердца. Мадам Лабрель мне сказала, что он умер внезапно, в один из вечеров минувшей зимы, когда сидел в своем кресле и слушал радио.

«Довольно спокойная смерть», – банально заключил я.

«Ах, мсье, – ответила она. – Мой бедный отец вот уже четыре года страдал от мучительного беспокойства. Он не строил никаких иллюзий относительно своего состояния. Он знал, что малейшее потрясение может вызвать у него остановку сердца. Врачи советовали ему избегать любых физических нагрузок и волнения… И однако же, как вы видите, он умер в своем кресле… слушая радио».