Руки Орлака

– Вот они – материализации! – воскликнул Куэнтр. – И спиритуализации! Вот они – осязаемые формы, которые даже можно сфотографировать! Господа, теперь вы знаете, как к этому относиться! Вот вам и эктоплазма[89], и идеопластика![90] Маскарад!.. Мораль: если вы якшаетесь с медиумами, уж лучше бы вам не иметь мебели, которая нуждается в переобивке, но если все же переобивать придется – не доверяйте вашему обивщику!..

Мы слушали Куэнтра с открытыми ртами: инспектор был явно в ударе.

– Ладно, – сказал он. – Оставим эти принадлежности в покое. Теперь понятно, что за компания окружала мсье Эдуара Орлака. Займемся им самим. Вот тут-то оратор как раз таки и начинает бормотать и мямлить.

Он вернулся к трупу:

– Нож, помеченный знаком «X». У кого-то оригинальная фантазия… Прекрасная работа. Всего один удар? Нет, еще один, вот здесь, под жакетом, в самое сердце; и удар был продублирован. Ого! Продублированы оба удара… Неужто я сплю и вижу сон?.. Это уж слишком!.. Господа, уж извините за выражение, это поразительно и, осмелюсь сказать, отнюдь не банально!

Кончиками пальцев он осторожно вытащил нож – настоящую бандитскую «финку», – раздвинул одежду убитого, его фланелевую рубашку, и показал нам совершенно одинаковые раны: одну – в области сердца, другую – посреди груди, обе – в форме креста святого Андрея или, если хотите, в форме знака «X».

– Никогда не видел ничего подобного! – заметил комиссар, явно удивленный.

– Да? Что ж, старина, – быстро ответил Куэнтр, – если мои предположения подтвердятся, мы еще не раз будем изумлены. Черт побери, однако же, если позволите мне так выразиться: у нас тут нечто совсем незаурядное!

Он схватил переносную лампу и, подсвечивая себе, принялся через лупу рассматривать торец двери, деревянные спинки стульев, стол, мраморную доску камина и особенно внимательно рукоятку ножа.

Затем он показал нам на этой рукоятке сильно размытые пятнышки, в которых лично я увидел лишь не представлявшую особого интереса потертость.

– Видите? – спросил он.

Но его прервал шум паспарту[91], скрежетавшего в замке входной двери, и тут же перед нами очутились супруги Крепен. Они были в воскресной одежде.

Увидев нас и своего, несомненно, мертвого хозяина, слуги предались всем выражениям изумления и отчаяния. В нескольких словах комиссар ввел их в курс дела.

– Так вот оно что! Вот оно что! – восклицала Эрманс.

Она протянула нам телеграмму.

– Мы получили эту депешу вчера вечером, – добавил Крепен.

Куэнтр прочел, не выпуская нож:

– «Сестре совсем плохо. Непременно ждем вас завтра. Эжен».

Эрманс пояснила:

– Эжен – это мой зять. Он живет в Бар-ле-Дюке[92]. Вот мы и отправились сёння утром в Бар-ле-Дюк, сильно расстроенные, потому что у нашего мьсе вечером был сьянс, а я не люблю отсутствовать в такие моменты! А там, разумеется, даже понятия не имели, что это может значить!

– То есть ваша сестра чувствует себя прекрасно и ваш зять не отправлял никакой телеграммы, – перевел инспектор.

– Тогда мы, – сказал Крепен, – заподозрили неладное и вернулись ближайшим поездом. Черт возьми, слишком поздно! Ах! Ну, не дураки ли мы, что позволили так провести себя! Бедный наш мсье! Бедный мсье! Ах! Так я и знал, что вся эта чертовщина закончится плохо!

Между тем Эрманс, заметив сидящего в углу Стефена, сказала ему желчным тоном:

– А! И вы тут, мьсе Стефен! Ну и дела!.. Теперь уж точно все вам достанется! Повезло так повезло!..

Стефен вздрогнул, словно от обвинения. Совершенно обессилевший, он отвел взгляд в сторону, едва заметно пожал плечами и замкнулся в тишине своего оцепенения.

– Ну что за тряпка! – проворчал комиссар.

Мне было бесконечно жаль Орлака. Но мог ли я утверждать, что в голову мне не закралось сомнение? Это удовлетворение, которое мне предстояло ощутить несколькими минутами позднее во время монолога Куэнтра, – не было ли оно смутным облегчением оттого, что я наконец понял, что подозрения не падают на мужа Розины?

– Он же его и убил! – изрекла Эрманс.

– Кто – он? – резко бросил в ответ Куэнтр, все еще осторожно державший в руке окровавленный нож.

Он покусывал свои короткие усы и из-под широкого и мощного лба с задумчивым видом смотрел в какую-то одну точку.

Куэнтр был встревожен? Или же растерян?

Наконец он заговорил, но уже без прежней веселости. Было прекрасно видно, что даже в процессе речи он не перестает думать о чем-то другом, продолжая преследовать в каком-то лесу грез убегающую дичь.

– Если бы я верил только своим глазам – а как можно им не верить? – то мне не оставалось бы ничего другого, кроме как покаяться перед алтарем спиритизма… Я не склонен допускать, что смерть мсье де Крошана была сверхъестественной, как не склонен допускать и того, что сверхъестественной была смерть мсье Эдуара Орлака. И однако же, на сей раз я первым прибыл на место преступления; до меня тут явно ничего не трогали; и это само по себе является доказательством невозможного!.. И так уж вышло, что обнаружил все это именно я! Случайность и предопределение!..