Руки Орлака

– Мсье ведь уделит мне десять минут своего времени? – продолжал он все тем же омерзительно-насмешливым тоном. – Будьте любезны проследовать за мной. Я знаю здесь рядом одно идеальное местечко.

Был ли это намек на Консьержери?..[97]

Стефен покорно последовал за незнакомцем.

– С кем имею честь?.. – спросил он спустя минуту-другую.

– Да нет же, это честь для меня! – ответил мужчина, разразившись ликующим смехом. – Ну вот, пришли… Входите, мой принц!

Они были в какой-то полупустой забегаловке, располагавшейся на улице Сент-Андре-дез-Ар. Трое клиентов играли в карты, еще двое болтали, облокотившись на стойку. Окопавшийся позади этой самой цинковой стойки сонный хозяин протирал стаканы. Газовый рожок тускло освещал столы из серого мрамора, а от чугунной печки, разогретой до ярко-вишневого цвета – видимо, для того, чтобы победить преждевременный холод, – шел жар и затхлый, удушающий запах.

Спутник Стефена усадил его рядом с собой, на клеенчатую скамью, в стороне от других посетителей.

– Что вы пьете? – спросил он. – Я себе возьму стакан белого. Вам, думаю, нужно что-то покрепче. Рюмка черносмородиновой водки должна вас взбодрить.

Апатичный хозяин неспешно наполнил бокал и рюмку.

Между тем Стефен, совершенно растерянный, с беспокойством поглядывал на своего деспота. Тот резким движением головы откинул назад капюшон и предстал перед ним в подозрительной каскетке, которую дополнял нежных цветов шейный платок. Его борода была рыжеватой. Держа руки в карманах, он выплюнул подальше от себя окурок. Затем, повернувшись к своей жертве, посмотрел на нее с веселым и властным видом, взглядом повелительным, жестоким и пронизывающим насквозь.

Стефен в этот момент мог бы служить воплощением тревоги и позорного малодушия.

– Мой дорогой мсье Стефен Орлак, – начал незнакомец тихим голосом, – дело обстоит вот как. Вы только что – не правда ли? – вступили в права наследства. Вы только что получили пять миллионов, из которых два легко обратимы в наличные. Так вот, вы отдадите один мне… Это всё.

– Что-что? – пробормотал Стефен.

– Повторяю: послезавтра (так как я хочу дать вам время оставить необходимые распоряжения вашему банкиру), послезавтра утром, вы лично принесете мне миллион франков тысячными банкнотами. Никаких чеков. Тысячу тысячефранковых купюр. Из рук в руки. Хе! Черт возьми! Ну и видок у вас! Однако же мне кажется, что я не слишком требователен! С теми четырьмя миллионами, которые я вам оставляю, вы будете жить в полном довольстве!

– Но… на каком основании?.. – пробормотал бедняга.

– Не понимаете?.. Выходит, вы не имеете даже малейшего представления об этом деле?.. Хорошо. Сейчас мы освежим вашу память… Вы, конечно, помните, милейший, что вам сказал профессор Серраль в тот день, когда вы покинули его клинику на улице Галилея, отправляясь в дом отдыха в Нёйи…

– Вы ошибаетесь… Я ничего такого не помню.

– Ну и дела! А я хотел по-простому!.. Что ж, придется мне вам продемонстрировать, что я знаю об этом не меньше, чем вы. В этом нам поможет кинематограф, милейший, мы будем смотреть фильм! Сейчас поставим пленку и начнем крутить ручку кинопроекционного аппарата!

Итак, мы в Париже, в ночь с шестнадцатогого на семнадцатое декабря прошлого года.

Вот мадам Орлак, которая доставляет в клинику доктора Серраля своего искалеченного бедного мужа. А вот доктор Серраль, осматривающий несчастного. Серьезная рана головы. На завтра назначена трепанация черепа. Сегодня же будет предпринято все возможное в отношении рук, ног и тела.

Все это делается, но Серраль тревожится относительно кое-каких последствий своего хирургического вмешательства. Его беспокоят ваши руки. И тут, словно нарочно, звонит мадам Орлак: «Спасите его руки, доктор, это виртуоз Стефен Орлак!»

Спасти ваши руки! Легко сказать. Серраль размышляет. Он, который хотел их отрезать, он, который отважно пытается избежать ампутации, он, чьей единственной надеждой было сохранить вам подобия рук почти бесполезных, – теперь он пребывает в задумчивости.

Тотчас же, черт возьми, в голову ему приходит мысль о трансплантации! Нужно было бы пересадить на ваши запястья, вместо ваших раздробленных кистей, две другие, неповрежденные кисти, отрезанные у человека живого, или же только-только умершего, или даже одни из тех, что хранятся в банке, плавая в каком-нибудь физиологическом растворе Рингера… Ваш музыкальный гений, при помощи вашей молодости и воли, смог бы извлечь из этих рук всю необходимую пользу!

Да, но где найти живого человека, который согласится продать свои руки? На это пойдет разве что тот, кому они уже ни к чему; а отчаявшиеся не кричат на крышах о своем желании покончить с собой!.. Что же касается шкафов с запасными конечностями, под завязку набитых витрин, к которым ампутанты будут приходить выбирать себе сменные руки или ноги, как выбирают митенки или туфли-лодочки, – все это когда еще будет!..

Словом, Серраль останавливается на мысли о мертвеце, только что расставшемся с жизнью, человеке умершем, но, однако же, здоровом… Проклятье! Где взять такого?