Руки Орлака

– В глазах я тоже ничего не нашел, – порывисто ответил доктор. – О! Не буду скрывать: глаза я осмотрел очень внимательно… Я и сейчас, основываясь на многочисленных наблюдениях, полагаю, что убитый не может сохранить на своей сетчатке «сфотографированное» изображение того, что он видел перед смертью. На мой взгляд, это всего лишь легенда. Но я всегда, пусть я прослыву из-за этого старой калошей, проверяю это самым тщательным образом, ибо эта легенда основывается на теории ското́м, а это уже – из области науки.

– Скотом? – переспросил мсье Ламбер-Гонда.

– Да, ското́м – небольших темных пятен, силуэтов, остающихся на сетчатке после созерцания очень яркого света. Помните стихи Ростана:

Ты знаешь, если мы на солнце поглядим,
То алые кружки нам кажутся повсюду…[103]

Вот только рифма обманула поэта: кружки вовсе не алые, а темные – этот феномен особенно заметен, когда наблюдаешь его на белом фоне. Ското́мы лишь окружены ярким гало, слегка выступающим за их края. Это, можно сказать, негативы.

– Откуда они берутся?

– Как вы знаете, ви́дение – есть не что иное, как последовательность фотографий. Глаз – это фотографическая камера, сетчатка – чувствительная пластина, а зрительный пурпур покрывает ее солями, которые расщепляет свет. Обычно пурпур почти мгновенно восстанавливается, чтобы каждая фотография стиралась сразу же после того, как была сделана. Но если вы окажетесь столь неблагоразумны, что будете долго смотреть на какую-нибудь сияющую точку, или ваш взгляд упадет на какой-нибудь ослепительный предмет, обновление пурпура, слишком глубоко впечатленного, сильно замедлится, и порой неизгладимая «картинка» производит на него такой эффект, что надежды на излечение уже не остается.

– Это весьма занятно!

– Смерть, останавливая все функции, завершает всю регенерацию. Представьте, что человек умрет прежде, чем его зрительный пурпур избавится от скотомы; если эта скотома воспроизведет контуры его убийцы (предположим, что эти контуры были сияющими), не будет ли это фактом, подтверждающим нашу легенду?

– Действительно.

– Да, но от этого факта до того, чтобы скотому можно было увидеть извне, под лупой судмедэксперта, – путь не близкий! И если я и изучаю эту проблему, если я и провожу кое-какие эксперименты, то, уж поверьте мне, только подспудно, иначе большинство коллег подняло бы меня на смех!.. Просто запомните то, что я вам сказал о скотомах; и знайте, что в глазах второго убитого не было – увы! – ничего похожего на вооруженную ножом руку. И однако же, это фосфоресцирующее привидение, в полнейшей темноте, о котором говорили медиумы… это светящееся тело, вставшее перед глазами жертвы за мгновение до ее смерти… Хм! Странное обстоятельство…

Доктор уже не думал о тех, кто его слушал.

И тут он увидел, к своему глубочайшему удивлению, как к нему подошла мадам Орлак.

– Доктор, – сказала она, – позвольте мне задать вам один вопрос. Вы не думаете, что на устойчивость скотомы может как-то влиять внезапный испуг? Как по-вашему, скотома, возникшая в результате внезапного появления перед глазами… какого-нибудь ослепительного предмета, способна исчезать и возвращаться? Может ли она, исчезнув, снова появляться в определенные моменты, под воздействием какой-нибудь сильной эмоции?..

– Я так не думаю, мадам, – ответил доктор Фруардэ самым любезным тоном. – Прерывистая скотома… это представляется мне нелепым на первый взгляд. Но… но я здесь основываюсь на обычных фактах, органах и темпераментах, а всегда нужно оставлять место исключению. Я не смог бы, к примеру, считать обыкновенными глазами те исключительные глаза, которые изволят смотреть на меня в данный момент… Простите старого практика, который столь легко прочитал вашу мысль. Но старый практик является еще к тому же и старым ценителем красоты, и он говорит вам: «Мадам, не пытайтесь постичь органическую причину вашей привлекательности. Не просите науку трансформировать невыразимое очарование ваших больших глаз в патологическую аномалию. Не углубляйте гиперестезию, оставьте в покое функциональные расстройства. Врачам не свойственна галантность; для них любое исключение, даже прелестное, является врожденным уродством. Когда у женщины такие глаза, как у вас, их просто следует сохранить. Объяснить их – значило бы их обезоружить. Если правосудие в этом не заинтересовано, кто простил бы нам подобное святотатство?»

Розина, очаровательная в своем замешательстве, взглянула на меня, затем многозначительно посмотрела на Стефена.

Красавица прекрасно знала, что в ее глазах заключено необычайное очарование, и она больше других желала сохранить этот ценный дар.