Руки прочь

Дневальный отпрянул. Вошедший старшина Пазухов только головой покрутил, шевельнув губами, и поспешил в каптерку. Знал, что следующая очередь – его. Через пять минут, когда припрятано было кое-что ценное, разнесся крик:

– Старшина-аааа!

Пазухов показался.

– Я, товарищ гвардии подполковник.

– Ты как нарядом руководишь? – Алексей Яковлевич привстал на цыпочки, делаясь страшнее. – Они тебе скоро на голову сядут!

Помытарив и старшину, вместе с ним совершив ревизию в каптерке и не найдя ничего криминального, Алексей Яковлевич подобрел.

– Один ты у меня на уровне, – доверительно сказал он старшине. – Уйдешь вот, и куда я без тебя?

Пазухов всем видом показал: жалко. Служить ему оставалось до осени.

– Может, пристрою на дембель в первую партию, – тихо пообещал Алексей Яковлевич, – как лучшего сержанта. Что там у тебя?

– Ведомости на летнее обмундирование.

– Ну давай, трудись.

Выставив Киселёва, Алексей Яковлевич остался один в канцелярии. Гнев его совсем остыл. «Снимать наряд или оставлять? – думал он. – Ладно, позже решу. Время есть. Посмотрим, как поведут себя».

В дверь постучали.

– Да!

Снова старшина.

– Товарищ гвардии подполковник, Садыева привел.

– Запускай.

Садыев ступил боязливо, сдернул пилотку с головы.

– Надеть! – скомандовал Алексей Яковлевич. – Ты что, в церкви?

Садыев надел и ослабил правую ногу в колене.

– Смирно стой! Не рассыплешься, – Алексей Яковлевич усмехнулся. – Что, бессонницы не бывает?

– Нэ бывает бэссонница, – с трудом ответил Садыев. И умолк.

– Ну, постой тогда. Подумай, – и Алексей Яковлевич открыл книгу нарядов. Полистал страницы за последний месяц. Отметил про себя несколько фамилий. Выйдя в коридор (дневальный на тумбочке перестал дышать), покрутил ручку телефона.

– «Маяк», – буркнула трубка.

– Первую батарею седьмого дай.

После паузы ответил сам комбат.

– Майор Михайлов, слушаю.

– Николай Александрович, Горюнова подошли в казарму. Дело есть.

– Что, насовсем?

– Видно будет.

– Хорошо.

Воротясь, Алексей Яковлевич поглядел на Садыева.

– Подумал?

– Нэ знаю… зачем стоять, – так же лаконично ответил нарушитель, перейдя опять в положение «смирно».

– Верно, незачем стоять, – подтвердил Алексей Яковлевич. – Пошли!

На улице он приказал:

– Иди к пруду, стой там. Я подойду.

Понаблюдав, как Садыев ковыляет вдоль продовольственного склада, Алексей Яковлевич окликнул:

– Стой! – и спросил, приблизившись. – Чего хромаешь?

– Нога натёр. В караул нога натёр, – объяснил виновный. – Сапоги узкий, новый.

– Давай, выполняй, – подумав, сказал командир. – Там бегать не нужно.

Сгонявший на стартовую батарею дневальный привел Ахмедова, который дремал перед этим в ангаре с ракетой. Тарасов оказался в карауле. А Горюнов, последний из короткого списка, мысленно составленного командиром, прибыл позже всех, не шибко торопясь.

– Ага, подошел, – улыбкою встретил его Алексей Яковлевич.

– Я больной, – невозмутимо сообщил Андрей.

– Лечить будем! – ободрил командир.

Собрав всех троих за оградой у пруда, он измерял что-то ногами, пошептал, загибая пальцы, и откашлялся. Предстоял объем работ. Команда разгильдяев нацеливалась на срочный проект, вытекавший из приказа Первого. Вообще, командирам, и Алексею Яковлевичу в их числе, каждый день выпадали дела совсем невоенного свойства. Проще говоря, сугубо хозяйственные. В саратовском училище ни о чем таком и речи не вели, объясняя про зону поражения, да про углы обстрела низколетящих целей. До житейских материй бывшие курсанты доходил потом сами, уже в офицерском звании, открывая тут целые материки. Починка дряхлеющего забора, вырубка кустарника на позиции, рытьё новых канав, засыпка дороги щебнем или – краски для казармы достать, или – шиферу привезти… Ко всему имел прямое отношение командир дивизиона. А еще железных уголков запасти, да ставни в караулке поменять. Ох, не любил такой мелочи Алексей Яковлевич, но приходилось вникать. Служба!

Как почти всякий (это он так думал) боевой офицер, полагал он хозяйственные хлопоты злостной растратой времени и сил, отвлечением от полноценной подготовки личного состава. «Солдат – не рабочий!» – иногда хотелось крикнуть ему на совещаниях у Первого, где потоками изливались новые планы: покрасить, выкопать, сколотить… Но персональный успех, а также расположение Первого он всегда ценил выше других понятий. И, будем откровенны, беспокоили его не тяготы солдатские, а дивизион в целом как единица: сумеет ли боевую задачу выполнить? не завалит ли службу? не подведет ли его, командира? А уж потом значились и вымпелы переходящие, и грамоты, и благодарности в приказах по части. Не зря портрет Алексея Яковлевича на стенде висел рядом с управлением бригады. Хороший такой, и седины еще не видно.