Руки (СИ)

— Объективно. Передай Саске, что таким братом можно только гордиться, — Итачи легко поднялся на ноги, почти неразличимым движением метнул в ствол дерева веер сенбонов, образовавших очертания какого-то иероглифа. — Мне нужно что-то делать?

— Нет, — бесцветно проговорил Змей, складывая печати. Затем остановился, опустил руки. — Нет. Не буду.

— Почему? — будь Учиха несколько более эмоциональным, выражение его лица можно было бы интерпретировать как обиду.

— Не хочу.

— Ты седеешь. Что происходит?

— Кончается чакра.

Взгляд Итачи стал скептическим:

— И на что ты мог её потратить в таком объёме, если не использовал мангекью?

— На тебя.

— Зачем? — недоумение.

— Регенерация.

— А, — Учиха устало вздохнул. — Если погладить твоих зверей, очаг стабилизируется?

— Нет.

— А в каком случае да?

— Если ты перестанешь умирать.

Итачи несколько минут смотрел на Змея непроницаемым взглядом. Вздохнул, опуская плечи:

— И при этом ты не хочешь использовать свою печать. Я настолько ценный экземпляр в коллекции?

— Нет, — Орочимару сел, обняв колени руками и занавесившись от всего мира волосами.

— Тогда почему? — требовательно. — Ну, какое тебе дело? Почему так хочешь меня вытащить?

— Хочу.

Итачи шагнул вперед, дернул Орочимару за шиворот, заставляя подняться на ноги:

— Почему ты этого хочешь? — встряхнуть. — Отвечай, ну!

— Нет, — помутневшие жёлтые глаза смотрели беспомощно. — Не буду.

Учиха с размаху залепил ему пощечину.

— Тащи своих змеёнышей и пей чакру из них. Ну! Не хватало ещё обоим сдохнуть!

— Сейчас проявятся физические признаки, и Кабуто сделает всё, что нужно.

— А не доводить до этого? — Итачи ещё раз встряхнул Змея. — Что с тобой творится? Это — не истощение, уж его я во всех видах видел!

— Не во всех. Это истощение изнутри. Сначала истончается ментальная оболочка, затем тратится жизненная энергия. Обычная чакра для техник при этом совсем не задействована.

Глаза Учихи полыхнули адским пламенем. Полыхнули в буквальном смысле — на одежде Орочимару осталась подпалина.

— Значит, сам выживать не хочешь?

— Хватит. Делать. Мне. Больно.

— Так сделай что-нибудь сам! Я по другому не умею!

И тихо, но так горько, что скулы непроизвольно сводило:

— Неужели ты так и не понял, что больше всего боли я приношу тем, кто мне небезразличен?

Орочимару неловко протянул руки вперёд, обнимая.

— У меня был лучший друг — но всё, что я смог сделать, это стать свидетелем его гибели, — тихим шепотом куда-то в макушку. — Больше всех я любил Саске — и превратил его жизнь в ад. Не лучше ли ему было оказаться единственным ребёнком в семье?

— Твоя выборка нерепрезентативна, — пробурчал ему в шею Орочимару. — Всего трёх случаев мало для создания определённого вывода, особенно вместе с предыдущим заявлением.

— Трёх? — усталый хмык. — Орочимару, я убил собственных родителей. Даже не техникой — катаной. И они… не сопротивлялись.

— Ну и мудаки.

Короткое молчание.

— Почему? — что-то похожее на отблески интереса.

— Потому что это манипуляция. Они переложили всю ответственность за свою судьбу на тебя. Родители. На своего сына. Те, кто должен был защищать. На того, кого они должны были защищать. Ну не мудаки ли?

— Забавная интерпретация, — Итачи снова сел, увлекая Орочимару за собой.

Тот не сопротивлялся, был как вялая тряпочка, но очень даже хорошо подчиняющаяся гравитации. Учиха пропустил между пальцев прядь волос, пристально глядя на седину — и та, словно в страхе, начала отступать.

— Ну вот, а говорил, что не умеешь…

— Саске тоже считал меня хорошим братом.

— Хочешь сказать, что ты плохой брат?

— Разве нет?

— А разве да?

Итачи пожал плечами, не желая продолжать разговор.

— Просто посмотри на результат. Из всех обстоятельств ты смог дать ему наилучшее.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Забавно. Ты ведь не знаешь всех обстоятельств.

— А зачем? Минимальный масштаб творящейся заварушки известен всем. То, что Саске выжил — тоже. А что тебе на него не наплевать, известно мне. Значит, выживание Саске было не случайностью, а частью твоего плана. Учитывая, что весь клан похоронен, а Саске живой, бодрый и достаточно сильный для своего возраста — это уже о многом говорит.

— Ты слишком рационально логичен, чтобы с тобой спорить.

— Опять я не такой?

— Такой, — пожал плечами Учиха. — Остальные были не такими.

— Хм… Нам успокоительного вкололи. Обожаю хозяйственность Кабуто.

— У тебя там паника не поднимется?

— Ты же не с цветами к Кабуто подошёл, откуда паника? Сейчас в рабочем порядке продиагностирует, отрежет, что не надо, пришьёт, что надо, и всё будет хорошо.

Итачи моргнул, осмысливая.

— Хочешь сказать, подобное состояние у тебя случается часто?

— Скажем так. Это не первый мой… «внутренний конфликт».

— Какое у тебя проблемное бессмертие.

— Только в том случае, если не запирать хозяина в печать.

— В прошлый раз это был эксперимент или добровольное общение? — поинтересовался Итачи.

— И то, и другое.

— И как? — пальцы продолжали перебирать гладкие пряди, уже почти приобретшие привычную глубину оттенка.