Рукопись Бэрсара

‑ Вот как? ‑ говорю я, и голос мой сух ‑ так сух, что мне самой царапает горло. ‑ Значит, тебе пора, а я так вовремя подвернулась. Наверное, я должна быть польщена, ведь Илейна и моложе, и красивее.

Он смотрит с тревогой и молчит, а я не могу остановиться.

‑ И что: я могу отказаться или это и есть плата за наше спасение?

‑ Элура, ‑ говорит он, ‑ откройся! Я не понимаю, когда слова. Я не знаю, что тебе отвечать.

‑ Ну и не отвечай! ‑ я ускоряю шаг, но он схватил меня за руку и удержал, легко и бережно, как паутинку.

‑ Элура, ‑ сказал он, ‑ я слышу: тебе плохо. Откройся, дай мне тебя понять. ‑ Сдвинул брови им вслушивается в меня, и я никак не могу заслонить свои мысли. ‑ Нет, ‑ говорит он, ‑ я всегда о тебе думал. Как только увидел. Я просто не мог говорить, пока не пришла пора.

‑ Сезон случки? ‑ говорю я ядовито. ‑ Гон? Или у вас есть другое слово?

‑ Нет! ‑ теперь он нахмурился и отдалился. И говорит он медленно и раздельно, словно уже не верит, что я способна понять.

‑ Мы, люди, чужие для мира. Мы меняемся. У нас много плохих зачатий. Только дети, зачатые в пору Трехлунья, никогда не убивают своих матерей.

Выпустил руку и быстро ушел вперед, и мир мой стал сразу тесен и глух.

Удивительная оказалась роща, сказочная какая‑то. Плоские кроны сплелись в непроницаемый полог, а под ними прохлада, зеленая тень и тонкая, мягкая, будто перина, трава. А посредине круглое озерко с прозрачной до дна ледяною водой. Низкие деревца наклонили над ним тяжелые ветки: розовые, зеленые, алые плоды вперемежку с глянцевыми цветами.

‑ Ой! ‑ сказал Илейна. ‑ Как красиво!

‑ Привал гваров, ‑ ответил Ортан. ‑ Они не любят зимы. Когда становится холодно, они уходят. Иногда только ночуют, а иногда живут несколько дней.

‑ А что они делают, когда не кочуют?

‑ Погоди, Элура, ‑ ответил он. ‑ Ты поймешь.

Напились сладкой воды, обманули голод плодами ‑ они были вкусные, но все равно не еда ‑ и улеглись отдыхать на нежнейшей травке.

Я медленно опускалась в горячую дрему, все плыло покачивалось, кружилось ‑ и вдруг толчок, холодная острая ясность, я села рывком, открыла глаза и увидела ильфа. Золотисто‑зеленая тоненькая фигурка, словно луч, упавший сквозь толщу листвы.

И вовсе он был не человек! Золотистая гладенькая шерстка и огромные ночные глаза. Ни морщинки на тонком лице, но я поняла вдруг, как он стар.

‑ Тише! ‑ сказал он, ‑ другие меня не видят. Существо без имени, сказал он беззвучно, ‑ не надо меня бояться.

У меня есть имя! сердито подумала я.

Это звук без смысла, как и тот, каким ты зовешь Наори.

Наори?

‑ Его имя для _т_э_м_и_ Онои, для Отвечающих ‑ Наори. У него много имен, ‑ сказал старик. ‑ У него уже все имена, потому что он ‑ взрослый.

Я смотрю на него и не знаю, что спросить. Слишком много вопросов, они сбились в клубок и мешают друг другу.

‑ Нет! ‑ сказал он. ‑ Мне некогда отвечать. Я уже не Живущий. Я пришел из Второго Предела, и Общее не помогает мне.

‑ И ты не боишься?

‑ Разумный должен делать то, что считает правильным сделать. Общее было неправо ‑ нельзя решать за разумных. Я пришел, чтобы услышать тебя и чтобы дать тебе имя ‑ истинное имя, которое позволит тебе возвращаться. Помолчи, ‑ сказал он, ‑ мне нужно войти.

Он долго молчал, полузакрыв глаза, а потом открыл их и улыбнулся. Но улыбка не тронула тонких губ, она просто повисла вокруг него легким облачком доброты и веселья.

‑ Бедные дети! ‑ сказал он. ‑ Общее вас боится, потому что не может понять, а вы ‑ только дети. Неужели в том мире, откуда вы пришли, с вами не было взрослых?

Мы не дети! подумала я сердито. А если и дети, то лишь потому, что вы лишили нас мудрости наших предков!

‑ Но они не были мудрыми, ‑ мягко ответил ильф, и в беззвучном голосе мне почудились печаль и участие. ‑ Они убивали деревья и губили живущих. Они портили горы и делали землю мертвой. Они боялись и убивали.

‑ И вы загнали нас в горы? Заперли в клетку?

‑ Мы дали вам богатый обширный край, где было все, что надо для жизни. Мы дали вам время, ‑ сказал старик. ‑ Мы просто хотели узнать, что вы такое и чем вы станете, если вам не мешать.

А мы истребили друг друга...

‑ Потому, что мы оставили вас без присмотра. Детей нельзя оставлять без присмотра ‑ они еще не разумны и могут себе навредить. Смотри в меня, ‑ сказал он, меня охватило тепло, спокойные, ласковые, золотисто‑зеленые волны качнули меня и поставили на песок, и стало так радостно, так легко... ‑ Я дал тебе имя, ‑ сказал мне беззвучный голос, ‑ когда ты станешь взрослой, ты узнаешь его в себе, ‑ и все уже плыло, покачиваясь и кружась, в прохладную зелень, в горячую дрему...

‑ Ортан! ‑ вскрикнула я в запоздалом испуге. ‑ Ортан, что это было?

‑ Я не знаю, ‑ сказал он. ‑ Откройся. Дай мне войти.

И совсем как ильф, он молчал, полузакрыв глаза, и лицо его было далеким и непонятным. И, как ильф, он улыбнулся, когда открыл глаза. Это была просто улыбка, улыбка губ, но мне все равно почудилось возле него легкое облачко доброты и веселья.

‑ Все хорошо, ‑ сказал он. ‑ Общая Память взяла то, что ей надо. Теперь, ‑ сказал он, ‑ нам бы только дойти до моря.

‑ Это твой друг? Один из тех?..