Рукопись Бэрсара

Серебряный лунный свет потянул меня вверх, я плаваю в воздухе, я улетаю. Все выше и выше ‑ из ночи в свет, в огромное золотистое утро. Все выше и выше, а внизу зеленые шкуры гор, зеленые покрывала равнин в синеющих жилах рек, и звонкая тишина ‑ нет! шум, грохот, песня, нет, словно бы разговор, но голосов так много, что их не разделить, и жизнь, жизнь! кругом и во мне, и радость ‑ всепроникающая, растворяющая, прозрачная радость.

Радость одновременности всех существований, бесконечности жизней, что вне тебя ‑ но они причастны к тебе, они прикасаются, согревают, продлевают тебя. Страх ‑ и все‑таки радость. Сопротивление ‑ и все‑таки радость. И жажда ‑ внешняя, но моя: открыться, слиться, смешаться с миром...

И ‑ толчок. Мягкая ласковая преграда между сияющим миром и мной. Заботливая стена ‑ она окружила, она укрыла, она защищает меня. Ортан, думаю я, это Ортан! Я сам, говорит он, не помогай, сейчас мы выйдем, и я открываю глаза: ночь, просто ночь, полная звезд и ветра...

Мне страшно. Мне жалко. Зачем...

‑ Ортан, ‑ шепчу я. ‑ Ортан! Что это было? Зачем?

Мне не знакомо то, что нас связало. Это слегка похоже на тэми, не только слегка ‑ тэми радостно и свободно, а это тревожно и непонятно. И немного стыдно, ведь я вошел потихоньку, чтобы она не заметила и не закрылась. Я не знаю слов, чтобы это назвать. Они за Вторым Пределом там, где приходят ответы.

‑ Ортан, ‑ шепчет она. ‑ Ортан! Что это было? Зачем?

Я не знаю зачем. Я говорю:

‑ Я тоже видел Начало. Общее мне показало. Но я не знаю Древнего Языка.

‑ Зачем?

‑ Оно вас не понимает. Вы не понимаете Сообитание, а оно не поймет вас. Я тоже не понимаю, ‑ говорю я ей. ‑ Я шел за тобой, но совсем ничего не понял.

Она засмеялась. Ночной переливчатый смех, тревожный и мягкий, как лепет ручья на перекате.

‑ Ортан, ‑ сказала она, ‑ ты думаешь, Норт понял бы то, что нам показали? Ты думаешь, я многое поняла? Да, ‑ сказала она, ‑ теперь я знаю, как все это началось. Я знаю, почему нас загнали в клетку. Я знаю, почему Звездный Путь закрылся для нас. Я могу догадаться, почему дафены и мы всегда воевали. Ну и что? ‑ сказала она. ‑ Слишком поздно, чтобы что‑либо изменить. Почему они не открыли нам этого раньше?

‑ Не знаю, Элура.

‑ А то, что было потом? Что это было, Ортан?

‑ Оно поднимало тебя ко Второму Пределу. Чтобы прочесть, ‑ отвечаю я и чувствую, как противятся правде слова. ‑ Чтобы узнать из тебя все, что ты знаешь. Что поняла, ‑ говорю я, и мне неприятно, потому что это правда и все же неправда. ‑ Ты бы не вернулась, ‑ говорю я с тоской. ‑ Не смогла бы. Твой ум не умеет.

Опять смеется ‑ сухо и резко.

‑ И ты снова спас меня? Не слишком оно церемонится, твое Сообитание!

‑ Ты не понимаешь, Элура. Это не смерть. Ты бы все равно осталась в Общей Памяти. Погоди, ‑ говорю я, ‑ я попробую объяснить. Общая Память... понимаешь, это все, кто живет и кто жил. Понимаешь, ‑ говорю я, ‑ если сейчас я умру, я все равно буду жить ‑ такой, как есть. Здесь меня не будет ‑ но я буду жить. И все, кто жил ‑ ну, хоть тысячу лет назад ‑ они тоже живые. Если пройти за Второй Предел, можно говорить с любым... даже увидеть, и он будет такой, как тогда. У меня есть друзья, ‑ говорю я, ‑ я даже не знаю, когда они жили, но они учили меня и помогали мне. С утратившими имена мне легче, чем с теми, кто жив... живущие ныне не любят раздумий. У них ведь есть для этого целая вечность. Там будут мудрость и сила, но не будет вкуса плодов и чуда Четвертой ночи...

Она не слышит. Она прижалась ко мне и шепчет:

‑ Я не хочу! Ортан, я боюсь мертвецов! Что они с нами сделают, Ортан?!

Все мы не выспались, и все не в духе. Припасы кончились, мы лениво жуем плоды, которые притащил откуда‑то Ортан.

‑ Мясца бы! ‑ бормочет Норт. ‑ Ноги протянем на травке!

‑ Нельзя, ‑ серьезно ответил Ортан. ‑ Если дойдем до моря, наловим рыбы.

Мне все равно, что есть и что пить. Мне все равно, что над нами прохладное утро, полное птичьих песен, сияющее росой. Все все равно...

Но что‑то веселое, легкое... Фоил! Он ткнул меня мордой в плечо и словно бы засмеялся, и я, удивляясь себе, улыбнулась в ответ. И мир, сияющий и огромный, живущий и радостный мир вдруг улыбнулся мне.

‑ Вперед! ‑ сказала я весело и вскочила на ноги. ‑ А ну‑ка, Норт, поторапливайся, если рыбки хочешь!

Вперед! И трава уклоняется от ноги, я чувствую, куда можно ступить, а куда нельзя, и жизнь вокруг, невзрачная, мелкая, травяная, чуть слышно отзвучивает во мне мгновенными вспышками узнавания. Но тоненький, остренький страх во мне, недреманный колокольчик тревоги...

‑ Элура, ‑ говорит Норт. ‑ Эта ночь... тебе... ну, ничего такого не снилось?

Фоил ведет нас: Ортан отстал, он разговаривает с Илейной. Я не знаю, что он ей говорит, но смутное тягостное ощущение... она так молода! Она так красива!

‑ Нет, ‑ говорю я, ‑ мне не снилось. Мне показали наяву.

‑ Что показали? Кто?

‑ Не надо, Норт, ‑ говорю я. ‑ Об этом незачем говорить. А ты? Что тебя мучит?