Рукопись Бэрсара

– Нет, малыш. Двое ещё стояли, когда я погнал это стадо. Глянь‑ка за ту скалу.

Они там и были, Тайд и Лонгар, израненные, но – слава Небу! – живые. Лонгар сумел подняться, но Тайд, лежал на земле, и Безымянный встал рядом с ним на колени, осмотрел кое‑как перевязанный бок, покачал головой и сказал угрюмо:

– Крепко тебя достали!

– Господин! – сказал Тайд еле слышно. Очень бледен он был, и губы его запеклись, но в суровых его глазах не было страха. – Ты уже бог, господин? – спросил он. – До конца?

– Нет, – ответил Другой. – Только на время. Потерпите, – сказал он. – Я скоро вернусь.

И мы бредём среди изувеченных тел, отыскивая того, в ком теплится жизнь.

И смятое смертной мукой лицо и глаза, исходящее смертным страхом.

– Кто вас послал? – спросил Другой. – Глупец! – сказал он, – я – бог! Я достану тебя и там! – кровавый меч указал на кровавое небо, и бледные губы шепнули: – Ваннор.

– А! – сказал Безымянный. – Знакомец! – и страшный меч оборвал последнюю боль.

– Тайд! – сказал Другой. – Ты можешь ехать верхом?

– Не знаю, господин.

– Сможешь! – сказал он и встал рядом с ним на колени. – Сможешь! – сказал он и положил ему руки на грудь. И Торкас почувствовал облако тёмной силы – тяжёлое, властное, такое же, как тогда . Тайд шевельнулся, лицо его порозовело.

– Да, господин, – сказал он. – Похоже, смогу.

– Вы с Лонгаром вернётесь в Рансалу. Молчи! – сказал он, – сейчас вы будете мне обузой. Но если ты хочешь , чтобы Торкас вернулся… Мне нужен Даггар, – сказал он Тайду. – Скажи, что я жду его в Ланнеране. Пусть подлечат тебя, и сразу же выезжают.

– А если он не захочет?

Но тот лишь усмехнулся в ответ.

– Лучше бы нам вернуться в Такему.

– Чтобы навлечь на неё войну?

Он кликнул Лонгара, и они пошли на поиски дормов. Те убежали недалеко. Сбились в кучу – чужие и наши – и понуро ждут, кто за ними придёт.

Надо было поить скотину, и мы стали снимать седельные мехи с водой. У чужих было мало воды – они долго ждали в засаде. И когда мы выбрали пятерых, остальные дормы пошли за нами.

– Доведи их в Рансалу, – сказал он Лонгару. – Сам видел: Даггару не на чём ехать.

Будто пушинку поднял он Тайда в седло, махнул напоследок Лонгару, и мы остались одни. Только мы и мёртвые, и полная смерти ночь…

Другой связал гуськом трех отобранных дормов и мы полетели в ночь.

– Ночные, – подумал Торкас, но он засмеялся:

– Пускай они боятся меня!

– Враги…

– У вас не придумали луков, а в ближнем бою вы мне не страшны.

– Я не хочу в Ланнеран!

– Твоя мать – Аэна? – спросил Безымянный.

– Да!

– Мне нужен в Ланнеране один человек. Он пытал твоего отца, хотел убить твою мать, а сейчас охотится на тебя. Ну?

Он не сжал кулаки и не скрипнул зубами, потому что тело было теперь не его. Он только страстно подумал: да!

8. БЕЗЫМЯННЫЙ БОГ

Ночь сомкнула небо с землёй непроглядным мраком, и мы несёмся сквозь мрак, летим, как сквозь ясный день, и наши дормы не спотыкаются и не боятся.

И тёмная, беспощадная ярость захлёстывает меня. Она не моя, я знаю, но это я, я – Энрас, я – Торкас, я – невидимый бог, я – часть Первородной Тьмы – гряду на бессильную землю. И возбуждающий зов кружащейся рядом смерти. И меч – часть меня – неотвратимей судьбы и яростней мести; мои глаза не видят его во мраке, но зрением Другого я различаю и то ужасное, что он разрубил с нечеловеческой силой, и чёрная липкая кровь на плаще и на шерсти дорма, и хохот – не мой! – оглушительный яростный хохот, пугающий землю и сотрясающий тьму.

Мы мчимся сквозь мрак, летим, как ночные птицы, и смерть бессильно кружится вокруг, и горькая, тягостная, хмельная свобода – я есть, я жив, без боя не уйду!

Мы мчались, пока непроглядная ночь не выцвела в призрачный сумрак – предвестник рассвета.

– Эй, парень! Проснись! – сказал мне Другой. – Займись скотинкой, а я ненадолго уйду.

И он ушёл, а я остался в степи в печальный предутренний час, безопасный и бестревожный. Я спрыгнул на землю, расседлал своего скакуна, обтёр с него пену и пот и занялся остальным. Я думал, что Безымянный совсем загнал наших дормов, но они вроде бы и не устали. И когда мой Азар ткнул меня мордой, требуя корма, я подумал: а здорово быть богом! И ещё подумал, что быть у бога конюхом и слугой не стыдно даже правителю Ланнерана.

Я подумал о глупостях, чтобы не думать о том, кого мы должны найти. О том, кто пытал моего отца, хотел убить мою мать и чуть не прикончил Тайда. Позволит ли Другой мне рассчитаться с ним самому?

– Не выйдет, – ответил он. Он вернулся. – Поспи, – сказал он, – мы выедем на рассвете и будем ехать до полного зноя.

Три дня этой скачки – и дормы уже устали. Все чаще он перекладывает седло, но мы все летим то сквозь день, то сквозь ночь, и я все так же отрезан от тела.

Порою ярость туманит мой ум: мне хочется драться с ним и разорвать оковы, но я смиряю себя, потому что знаю: он не желает мне зла. Мы связаны с ним, как верёвкою, тягостным долгом, он так же, как я, бессилен перед судьбой и делает то, что ему не хочется делать.