Рукопись из Тибета

Весь следующий день (это было воскресенье) приятель знакомил меня с городом. Город был из тех, которые потрясают и очаровывают одновременно. Интеллектуальная и культурная столица Индии являла миру известных поэтов, писателей и лауреатов Нобелевской премии. Десятки мест в ней представляли бенгальский танец, поэзию, искусство и кино. При этом третий по величине город страны уже давно ассоциировался с образами человеческих страданий для жителей Запада. Крайняя нищета тесно соседствовала с монументами британской колониальной архитектуры, подавляющее большинство которых находилось в плачевном состоянии. После потери статуса политехнического центра Индии в начале века, болезненного раздела страны в 1947—м и потока беженцев в результате индо – пакистанской войны Калькутта стала синонимом упадка и бедности.

К вечеру мы изрядно уставшие (а я еще и переполненный впечатлениями) остановили машину у небольшого местного ресторанчика неподалеку от общественного городского парка, именуемого Майдан и являвшегося предметов особой гордости калькуттцев. На его обширной, зеленой территории располагалось множество игровых площадок, стадионы, мемориал королевы Виктории и даже монарший гольф-клуб. Еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду. Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм и имел открытую, затененную цветущим жасмином часть с несколькими пустовавшими столиками.

– Так, сейчас подкрепимся блюдами индийской кухни, – когда мы уселись за столик, Кайман подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель сделал заказ. В него вошел суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря, креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури», которые мы употребили с большим аппетитом. На десерт – что-то вроде пирожных, называвшихся «сандеш», приготовленных из мягкого творога с кардамоном, украшенных кокосовой стружкой, а также традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.

– Ну как тебе? – утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман, отвалившись на спинку стула.

– Убедительно, – ответил я. – Кухня у них явно лучше европейской.

– Восток дело тонкое, – голосом товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.

Далее расплатились, прикупив здоровенный ананас и бутылку рома «Олд Монг», после чего сели в машину и отправились в гостиницу. Там, поочередно приняв душ, напластали ананас тонкими ломтями, откупорили ром и стали верстать план будущего мессианства.

По нему нам надлежало изучить вопрос обращения меня в ламу. Кайман, в силу своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам, таковым быть особо не желал и согласился взять на себя роль посредника с внешним миром. Как было на Ориноко.

По существующим канонам буддизма, стать его проводником можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего возраста исключалось, или же принять «постриг» в монастыре, где стать затворником или уйти в мир. Так что оставался второй путь. Вопрос был в том, где это проще сделать. А поскольку вариантов было три: Индия, Бутан или Тибет, мы остановились на первом и вот по каким соображениям. Как следует по Марксу, «религия – опиум для народа», а опиум – товар. И следовательно, религия тоже является таковым в обществе потребления. Индия была колыбелью буддизма, его здесь было в избытке, чем мы и решили воспользоваться. Короче, следовало найти храм, которых здесь было немеряно, отыскать покладистого настоятеля и реализовать один из принципов политэкономии: «товар-деньги-товар». Все по науке.

Избрав этот путь, мы одухотворились, чему способствовал ром с ананасом, и на следующее утро занялись реализацией. Для начала Кайман съездил в компанию, где взял расчет, сообщив, что ему нужно срочно убыть в Европу на похороны горячо любимой тети, затем вернулся назад, и мы, плотно позавтракав, отправились в город. В ближайшем киоске приобрели красочный буклет со всеми буддийскими храмами Калькутты, далее продали в ювелирной лавке мой последний алмаз, наняли рикшу и принялись окучивать религиозное поле.

Настоятели трех первых, расположенных в центре храмов, выслушав заманчивое предложение, нас корректно, по-восточному, послали, и тогда, пересев с людской тяги на такси, мы двинули на окраину. Храмы там были попроще, монахи более худые, а настоятели сговорчивее. С одним из них, похожим на Хотея[26] индусом с продувной рожей, после недолгой беседы мы пришли к общему знаменателю, и за половину имеющихся у нас средств он согласился провести обряд посвящения.