Рукопись психиатра

Будучи двадцатидвухлетней девушкой, изучая греческий, я вспоминала бабушкины слова об отце и понимала, что её стремление интерпретировать информацию, которую она брала из книг по истории, радиопередач и телеканала «Культура», имело чёткую структуру. Подобно приписыванию себе дворянского происхождения, желание сделать папу в моих глазах самой главной фигурой, было частью её самолюбования. В своих неуемных фантазиях, в которых она перебирала папины подвиги, чуть ли не сравнимые с походами Александра Македонского в Малую Азию, она, разумеется, возносилась до небес, ощущая прилив эйфории, становилась румяной и легко, как девочка, сдувала со щеки седую прядь:

– Аня, таких отцов, как твой папа ещё поискать. Все пьют да гуляют, а он! Работяга и семьянин, ууу…

Приезд родителей на дачу был событием, которое я ждала еще с вечера, ворочаясь в постели, я не могла уснуть. Бабушка говорила мне, что, когда родители будут выходить из машины, то я должна сначала поцеловать папу, а затем, вдоволь пробыв в его объятиях, могу переходить к поцелуям мамы. Она объясняла такую иерархию поцелуев тем, что папу за все его заслуги я, конечно, должна любить больше. Мне было сложно пытаться представить, каково это будет, когда я увижу маму, которую не видела целых две недели, и не побежать со всех ног, бросившись ей на шею. Я не придавала значения тому, что говорила бабушка про старшинство, не это занимало мое воображение, оно казалось второстепенным и взрослым правилом. Но это правило, как страшный по своей громкости и резкости щелчок, когда выбивает пробки, зажигал неприятное чувство, которое больше всего я ощущала почему-то в горле. Так ацтеки использовали своеобразный «свисток смерти», когда совершали жертвоприношения, он издавал звук, который имитировал крик человека. Я бы сказала, что звук раздавался внутри меня, по ощущению я могла бы сравнить его с першением, если бы не жгучая болезненность, которая следовала за ним и приносила комок слез, которые не поддавались контролю и выкатывались сами собой из глаз. Но представлять было не так страшно, как по-настоящему пережить то, что мама, такая любимая, такая красивая и вкусно пахнущая мама будет стоять в двух шагах от меня, когда я своими собственными ногами поверну от неё в сторону и пойду целовать папу. Какая горькая черная жидкость изливалась в тот момент внутри меня, начиная свое движение от кончика языка и заканчиваясь где-то в желудке.

Марсель Пруст в первом томе «В Поисках утраченного времени» описывает чувства маленького мальчика, который, уходя из столовой после ужина, вынужден удерживать драгоценный поцелуй мамы, чтобы только донести его до постели и уже находясь под одеялом продолжать ощущать его бархатное прикосновение. Однажды, решившись на обман, чтобы мамы поднялась к нему в спальню и подарила поцелуй уже лежащему в постели, он отправляет письмо служанке Франсуазе, но получает короткое: «Ответа не будет».

Мама не просто была рядом, она еще и улыбалась мне своими большими белыми зубами, а её запах, который состоял из духов, подкопченных недавно пропущенной сигаретой, что это было бы за наслаждение обнять её и прижаться к волосам, а потом к мягкой щеке, на которой можно было почувствовать маленькие неровности пор. Но этого не было, я шла обнимать папу, я шла мимо неё.

2.

Сидеть прямо на стуле перед монитором ноутбука, сохраняя однообразную позу очень трудно, ноги предательски хотят двигаться, колени, будто возлюбленные после первого случившегося сближения так и норовят тереться друг о друга. Я ощущаю во всем теле покалывания и необходимость прямо сейчас чесать под лопаткой, когда моя психотерпевтка говорит мягким голосом по ту сторону зума, что мне нужно принять удобную позу и расслабиться. Сейчас мы будем работать в воображении.

Я закрываю глаза перед равнодушным ко мне и всему живому xiaomi, моё лицо приобретает несколько умиротворенный оттенок благодаря блаженной улыбке. Я не знаю, как быть с губами, при закрытых глазах они сами собой складываются, и мне кажется, что мое лицо начинает напоминать Богородицу на иконе «Успение». Ощущение физического спокойствия мимики возвращает меня к иконе, на которой Дева Мария лежит в гробу в порфировом одеянии с такой же улыбкой и плотно закрытыми глазами. А над ней стоит Спаситель, который держит на руках её саму-младенца. В свое время, внимательно всмотревшись в эту икону, я была удивлена тому, что художник изображает на ней двух Дев – большую в гробу и маленькую в руках Иисуса. Христианство подарило нам веру в бессмертие души, точнее укрепило её, ведь о ???? (от древнегреч. – душа, сознание, дух), бестелесной и бесплодно летавшей после смерти писал еще Платон. Человек избавляется от мяса и костей, но сохраняет жизненное начало в душе, которая пускается в загробный мир. Иконописец изображает и смерть, и рождение, потому что они непрестанно переходят друг в друга, а смерть – есть лишь рождение в другом мире.

Богородица-Дева Радуйся, благодатная Мария, господь с тобой!