Рукопись психиатра

В своей повести «Демиан» Герман Гессе предлагает известной библейской притче о зависти и братоубийстве – Каине и Авеле, прозвучать иначе. Демиан становится чёрной точкой в чистой и спокойной жизни Эмиля, растущей на глазах по мере того, как растет и он. Вместе с ним росло стремление к саморазрушению. Мой мир раскачивался, как мир маленького Эмиля, который не смог принять того, что Каинова печать – это не позор и грех, а внутренняя опора или даже сила. Я боялась, что могу потерять или уничтожить себя, если сделаю неправильный выбор. Но он не был очевиден. Меня тянуло в разные стороны, я не ощущала целостности себя, а между частями моей личности блуждал страх.

Будучи подростком, я запивала тревогу пивом или дешёвым вином, симптомы приглушались или исчезали, но внезапно могли проявиться с новой силой. Мама свозила меня отдыхать в санаторий, где мы ходили на массаж и ложились спать в восемь вечера. Сама я искала информацию, читая форумы, там встречались совсем разные мнения на этот счет. Одни хвастались диагнозом ВСД и победой над ним, другие, которых полностью поглотил страх, подчинили ему всю свою жизнь. Одни делились разными способами успокоить себя во время панической атаки – от употребления коньяка до чтения мантры. Другие предлагали писать завещание или пойти в монастырь.

Однажды я прочла, что чувство влюбленности физиологически полностью противоположно страху, неизвестный гость на форуме давал простой совет – надо влюбиться.

Эта мысль запала мне в голову.

6. ВСЕ ПЛОХО

Папа лежал на матрасе, который служил кроватью вот уже третий год на съёмной квартире. Я сидела на кухне и не видела папу, но в деталях могла представить все, что происходит в комнате. Простыня, наброшенная наскоро, съехала, обнажив уставший край матраса. Папа лежит лицом в подушку. Его волосы, поседевшие и всклокоченные, свалялись на затылке. Из-под пододеяльника, которым он накрывается, торчат скрещенные жилистые ноги с почерневшими от кроссовок ногтями, он неритмично подергивает ими. В комнате холодно, я даже сейчас могу почувствовать этот холод, который сопровождал меня дома. Папа любил, чтобы окно все время было открыто, и квартира проветривалась, говоря, что от духоты у него болит голова. У папы часто болела голова, особенно зимой. Он не работал с октября по март и, кроме пробежек, ежедневно совершал прогулки по парку или лесу. Он говорил, что на улице у него голова болит меньше.

Я вижу маму, которая сидит в стуле-вертушке перед квадратным монитором компьютера. Она положила ногу на ногу в черных капроновых колготках и завернулась в коричневый вязаный плед, но всё равно ежится от холода.

Мама просит папу закрыть окно.

– Отстань от меня, – папа говорит это каким-то птичьим голосом, истончающимся на последнем слове.

Мама, молча, встаёт и идёт закрывать окно.

– Оставь, сказал, – папа поворачивается лицом к маме и корчится, изображая боль.

– Коля, на подоконнике снег лежит. Мне холодно, – громко говорит мама и поворачивает оконную ручку.

– Не видишь мне плохо? – папа срывается на визг и слезы, – у меня голова болит, умоляю, – Он начинает всхлипывать.

Мама резким движением поворачивает ручку обратно, и окно со щелчком открывается опять. Дверь в комнату слегка вздрагивает от потока воздуха.

– Коля, может тебе надо к врачу, если вот так болит? – мама стоит напротив него и смотрит на скомканные простыни.

– Этот поганый город, машины. Выхлопные ГАЗЫ, – папа опять корчится, будто от спазма резкой боли.

– Давай поедем за город, хочешь, есть же машина, можем на неделю к родителям на дачу сгонять, – говорит мама, закутавшись в свитер и сложив руки на груди.

– Меня укачивает и тошнит в машине, ты же знаешь. Отстань, мне плохо, – папа переворачивается снова лицом в подушку и его слова звучат нечетко.

Мама берет пульт от телевизора и включает его, сделав звук потише. По телеку говорят что-то про Москву, я не могу разобрать слов.

– Опять все врут, – говорит папа, – Все врут.

Мама с раздражением выключает телевизор.

– У тебя все плохо, куда не посмотришь, – с досадой говорит мама, садясь на стул, и начинает что-то читать в компьютере.

Я сижу на кухне и смотрю на синюю стену, неаккуратно окрашенную жирной краской. Говорят, что синий цвет относится к холодным. Мне действительно холодно. Липкие комки синей краски выделяются на стене. Над плитой на синем фоне видны коричневые пятнышки от застаревшего жира. Моя нога прилипает к чему-то на полу. Я обращаю внимание на то, как мне противно сидеть на этой кухне, где ещё вчера я с аппетитом ела мамину жареную картошку с антрекотом, а мама громко смеялась, показывая свои большие белые зубы. Сегодня тут холодно, я смотрю на мир через папины глаза. Я больше не могу вспомнить о хорошем, этот синий холод просочился в меня.

7. ГЛАДИАТОР