Рукотворное море

Я нагнулся за своими кирзовыми сапогами, незадолго до того полученными в армейском АХО, и в ту же секунду почувствовал мерзкий запах гари. Еще не подтянув их к себе, я понял, что в суматохе, в панике кто-то подтолкнул сапоги к раскаленной докрасна походной печурке и один из них горит. Господи, горит мой сапог! В дикой поспешности я подхватил его. Это был левый сапог, и он потерпел неописуемый ущерб — вся средняя часть голенища прогорела до самой головки. Некому было посочувствовать моей беде. Снова один за другим где-то близко упали тяжелые снаряды, на крышу санитарной палатки посыпались хвоя и ветки, закричали, заметались раненые. Я поотламывал горячие, еще дымящиеся, зловонные куски кирзы и, усевшись на двойном брезентовом полу, натянул сапоги. Левое голенище я обвязал вафельным полотенцем, — не помню теперь, думал ли я таким способом уберечь ногу от сырости или просто для того, чтобы скрыть нелепую дыру. Да, в этом краю с прожженным голенищем не напляшешься. А обратный путь по талому снегу и озерам. Все равно что идти босиком. Однако долго раздумывать о своем несчастье было некогда. Снова я вспомнил о Фрейдлихе. Его не было с нами.

В палатку вернулся Скробута. На мой сапог и полотенце, обвязанное вокруг ноги, он не обратил внимания.

— Слушай, — сказал он возбужденно, — Фрейдлиха нет. — Обычно Скробута обращался ко мне на «вы». — Он, наверно, пошел с наступающими порядками… Вот свинья, оставил нас в дураках.

— Не может быть, — сказал я, отлично понимая, что так оно и есть. — Ведь подполковник Петухов запретил.

Скробута меня уже не слушал.

— А где комбат? Где комбат? — спрашивал он раненого младшего лейтенанта, который подарил мне фонарик.

Мы склонились над ним, слушая его полувнятное бормотание.

— Невыносимый огонь противника, так вашу растак! Нет возможности поднять голову… — бормотал он несвязно. — Колючая проволока у Козлова…

— А где сам Ильев? — снова начал Скробута.

Лейтенант не ответил. Он начал повторять, что Ильеву удалось взять Козлово. Он лично был там вместе с комбатом. Младший лейтенант беспокойно заворошился, истерически вскидываясь. Где его полевая сумка? Где донесение комбата Ильева?

Уже после лейтенанта, подарившего мне фонарик, кто-то нам со Скробутой сказал, будто Ильеву передали командование двадцать седьмым полком, а прежнего командира, того, с бабьим лицом, отстранили. Ильев якобы снова и снова бросал людей на Козлово, беря их из других батальонов.

Едва-едва начало светать, и лес был полон угрожающих, неясных теней. Мы со Скробутой, натыкаясь на деревья, пошли на командный пункт батальона. Там никого не оказалось, кроме телефониста, полусонным голосом монотонно бубнившего в трубку:

— «Резеда» слушает! «Резеда» слушает!

Быстро вошел в блиндаж в подоткнутой за пояс, грязной шинели разгоряченный, сам не свой, старший лейтенант Остроухов.

— Ильев ворвался в Козлово! — закричал он, собирая какие-то бумаги. — Сейчас идем туда и будем перебазировать КП на новое место.

— У вас откуда эти сведения, старший лейтенант? — спросил Скробута.

— Да я прямо из штаба полка!

— Из штаба полка?

— Ну да, вызывал подполковник Петухов. Ильев представлен к ордену Александра Невского! Успех, невиданный успех!..

Заныл зуммер телефона.

— Товарищ старший лейтенант, возьмите трубочку, — сырым голосом сказал телефонист.

Остроухов закричал в трубку:

— Алё! Алё! «Резеда» на проводе. — Потное, грязное его лицо расплывалось в улыбке. — Так, слушаю, товарищ тридцать пятый… Сейчас будем перебираться… Есть, товарищ тридцать пятый… А как же, уже знаем… Сам Ильев? Нет, он еще не извещен. Сейчас возьму двух бойцов и лично пойду туда, где он находится. — Он бросил трубку, которую на лету подхватил встрепенувшийся телефонист, и повернулся к нам, сияющий. — Из политотдела дивизии. Передают о награждении капитана Ильева орденом Александра Невского.

Остроухов выбежал из блиндажа, и мы слышали, как он выкликает какие-то фамилии, — вероятно, бойцов хозяйственного взвода себе в сопровождение.

— Давайте прежде всего напишем для газеты хотя бы заметку, — сказал Скробута. — Из штаба полка передадут в политотдел дивизии, а они — в редакцию. Проявим оперативность. Я сейчас набросаю, а вы выправите, — заторопился Скробута. — А развернутую статью сделаем позже.

Он присел к столу. А я между тем думал: «Затем сюда и приковыляли. Значит, не зря трудились. Ильев все-таки взял Козлово. Значит, есть о чем писать». Я вышел из блиндажа, раздумывая обо всем, что произошло. И где же все-таки Фрейдлих, черт возьми!

Было уже совсем светло. Только сейчас я обратил внимание на установившуюся тишину. Странная, беспокойная тишина! Лишь изредка ее прерывали далекие одиночные выстрелы за короткие автоматные строчки.

Когда я вернулся в блиндаж, Скробута говорил с кем-то по телефону. Еще у входа я услышал его скребущий голос, он возбужденно кричал в трубку: