Румия

— Давай, Качан, сами сделаем оправку, а? Зачем ждать понедельника? Завтра выходной. Уйдем в цех. Никто мешать не будет.

— А чертеж? Как без него будем делать?

— Я запомнил. Да и насадки-то есть готовые, по конусу выточим.

— Это ты здорово придумал. Здорово!

Из-за «острова папуасов» вынырнул буксирный пароходик. Он шел налегке. Видимо, оттащил баржу вверх по течению и теперь торопился за новым грузом. Плицы звонко шлепали о воду, и эхо разносило над рекой хлопки. Казалось, пароходик сам себе аплодировал за удачно проведенный рейс.

— Ну не сердилась на тебя эта, как ее?..

— Кто? — спросил Сашка, будто не понимая, о ком говорит Борис.

— Ну, девчонка-то.

— Нет. Эх, забыл совсем, — спохватился Сашка. — Билеты же она мне передала. Надо раздать. На бал нас всех приглашают. Понял?

— Хорошая девчонка, боевая. А зовут ее как?

Сашка оторопел. Как же это он не познакомился? Такой случай был.

— Не знаю, — признался он.

— Не спросил? — удивился Цоба. — Вот уж и правда — капуста.

КАК ПИСАТЬ О ВЕСНЕ

В мастерские Цоба с Сашкой ушли сразу после завтрака. Токарный цех был на замке. Но ребята знали лазейку на чердаке. Бумаги для чертежа не было, поэтому Борька начертил оправку мелом на доске. Работу распределили по жребию. Цобе досталось точить конусную оправку, а Сашке — крепежный болт.

Работали молча, как заговорщики. Часам к двенадцати оправка была готова. Ребята тщательно убрали со станков стружку. Уставшие, но довольные сели передохнуть.

— Представляю завтра переполох, когда все увидят оправку, — проговорил Сашка.

— А у гвардейца глаза от зависти лопнут, — улыбнулся Цоба. — И Додону вовсе не видать вымпела. Теперь мы эти насадки, как орехи, будем щелкать.

— А знаешь что? — вдруг оживился Сашка. — Давай испробуем оправку, как в работе она?

В цехе снова зашумел станок. Конус легко крепился к оправке. Теперь можно было смело прибавить подачу резца. Из маленького учебного станка Т-4 выжимали самую большую его скорость — восемьсот оборотов.

Прежде, без оправки, на конус насадки уходило даже у Сырбу не меньше двух часов. А сейчас не прошло и двадцати минут, как Цоба снял со станка готовую деталь. Сашка тщательно ее измерил. Деталь была годная. Теперь он встал к станку. И минут через пятнадцать снял блестящий конус.

— Ну, что мы так и будем весь день по очереди? Давай, Качан, точи конусы, а я еще одну оправку сделаю. Сегодня мы дадим по мозгам всем Додонам и гвардейцам-европейцам!

— А что, — вдруг выключил станок Сашка, — давай сколько сумеем до вечера сделаем?

— Ну-у! Все переделаем, а завтра и оправка наша не нужна будет? Нет, надо оставить, чтобы гвардеец завтра с нами потягался. Я хочу его видеть зеленым от зависти.

— Чего ты, Цыган, взъелся на него?

— Пусть не задается медалью своей.

— Зря, неплохой он…

Дальше друзья работали молча, каждый за своим станком. Они так увлеклись делом, что забыли и про обед и про то, что в училище их наверняка уже хватились.

К трем часам дня Цоба принес из кладовой последние три отливки.

— Все, — торжественно заявил он. — Завтра пятая группа может загорать. Точить будет нечего.

Да, отливок больше не было. Готовые конуса насадок стояли на стеллаже ровными рядами.

Цоба снял со станка последний конус, положил его на стеллаж и, вытирая ветошью руки, довольный, проговорил:

— Конечно, гвардеец, черт с ним. Не для него вовсе возился я. Охота, Качан, мастеру сделать такое, чтоб…

Вдруг Цоба умолк, прислушался. Кто-то возился у дверей цеха.

Цоба молча кивнул Сашке. Ребята спрятались за стеллаж.

Щелкнул замок. Дверь скрипнула, и в цехе появился Степан Петрович. В руках у него был сверток. Ребята замерли.

— Полундра, — прошептал Цоба, — чего это он?

Кольцов подошел к станку, нежно погладил здоровой рукой суппорт. Вздохнул и быстро развернул сверток. Там оказался синий комбинезон. Степан Петрович переоделся, достал из тумбы металлический прут, зажал его в патроне и включил станок.

Удивленные ребята молча наблюдали за своим комсоргом. Действовал Степан Петрович одной рукой медленно и неловко, злился, швырял на пол торцовый ключ, вздыхал, вытирал капли пота на лице и снова принимался за работу. Время от времени он приговаривал вслух:

— Врешь, заработаешь. — При этих словах он быстрыми движениями растирал искалеченную руку, будто она затекла.

А вот у Сашки нога, действительно, затекла. Словно тысячи иголок впились в икры. Потянул Сашка ногу — и загремело что-то с верстака.

— Кто там? — Степан Петрович насторожился.

— У-у, растяпа! — громко сказал Цоба, замахиваясь на Сашку.

— Кто? — не понял Кольцов.

— Мы это.

Ребята вышли из-за укрытия.

— Цоба? Качанов? — удивился Кольцов. — Вот уж от вас не ожидал, что шпионить будете.

— Мы никогда еще не шпионили, — обиделся Цоба и направился к выходу.

— Стой! Чего пузыришься? К чему прятались в цехе?

— По делу секретному, — дерзил Цоба. — А вы?

— Я… гм… — Степан Петрович замялся, пожал плечами: дескать, чего спрашивать? И так все ясно.

Этот жест и Цобу смутил. Он для чего-то прокашлялся, облизал губы и вопросительно взглянул на Сашку: что делать?