Румия

Токари выключили станки и выстроились в проходе. Вошел Владимир Иванович. В руках он держал бархатный вымпел.

Наконец строй грязных, уставших ремесленников выровнялся. Почти у каждого в глазах немой вопрос: «Кому же? А может, мне? Я ведь тоже перевыполнил норму?»

Сашка не ожидал услышать свою фамилию. Но где-то в груди горячими угольками тлела зависть к Брятову. «И здесь он первый. Конечно, вымпел ему дадут. Лучший токарь, подумаешь…» Но эти неприятные мысли исчезали, едва он вспоминал все, что произошло с ним час тому назад. Вымпел не уйдет еще от Сашки. Посмотрим в следующую субботу, кому будут вручать этот флажок с золотыми буквами. Вот только успокаивало…

Сашка ощупывал карман. Там лежала пачка пригласительных билетов.

— Сырбу Прокофий, два шага вперед! — скомандовал Владимир Иванович.

Ребята чуть не ахнули от удивления. А Сырбу, гордый, вышел из строя и бережно принял из рук мастера драгоценный флажок.

— Вот, Прокофий, ты теперь наш лучший токарь. Только, чур, не зазнаваться. Посмотри-ка, его цвет такой же, как и цвет твоего комсомольского значка. А что это значит? Вышел вперед — подтяни товарища. Помоги, ну хотя бы…

Сашка опустил глаза. «Еще, чего доброго, к слабеньким запишет», — подумал он. А уж слабее Сырбу он никак не хотел себя считать. К тому же у Додона это случайная удача. Говорил же Игорь, что в крови должна быть жилка рабочая. А кто Додон? Колхозник, и отец его, Захар Матвеевич, тоже колхозник.

— Хотя бы вот Михаилу Потапенко помоги — что-то никак не получается у него.

— Без нянек обойдемось, — хмуро огрызнулся Мишка. — Не гонить мэнэ в шею. Роблю, як могу.

— В шею, Михаил, гнать тебя не будем, — спокойно проговорил мастер. — Только дело тут такое, понимаешь. — Владимир Иванович хитровато взглянул на ребят. — Установку дождевальную мы сами повезем в колхоз. Там на месте вручать будем свой подарок. Но поедут не все. Поедут лучшие. И они же останутся на все лето в деревне. А в Ташлыке, думаю, неплохо. Как, Прокофий, хорошо у вас летом в Ташлыке?

— Ого, как! — вскрикнул радостно Сырбу. — Сады, сады, и винограду полно, и рыбу ловить в Днестре. — Прокофий поставил флажок на свой станок и развел руки: — Во-о какая!

Когда Сырбу встал в строй, его легонько толкнул в бок Аркаша и прошептал:

— Можешь, Додон, сразу прощаться с вымпелом. Больше тебе не видать его.

— А мы еще будем делать посмотрел, — не испугался угрозы Сырбу.

После ужина Цоба и Сашка были в комнатке у мастера.

Владимир Иванович, как обычно, поставил на стол зеленую вазу. На этот раз на ней возвышалась горка ароматных яблок. Чтобы подбодрить ребят, мастер первым взял из нее яблоко.

— Угощайтесь. Из Гудаут яблоки. Не забыл Абуладзе. Разведчик у меня был. Герой. Всю войну черным шафраном хвастался…

Потом мастер снял со стола скатерть и приколол к доскам большой лист миллиметровой бумаги.

Борька глянул на бумагу и обмер. На миллиметровку был нанесен чертеж.

— Это же оправка! — крикнул он.

— Угадал. Она самая, — откусывая желтый бок яблока, спокойно подтвердил Владимир Иванович.

— Значит, вы придумали уже?

— Мороковал кое-что, да вот крепление конуса не получалось. А ты, Борис, толковый вариант предложил. Длинный болт. Теперь дело пойдет.

— А я-то считал, что сам… — огорчился Цоба.

— Но ты сообразил, что должна быть такая, как ты назвал, колодка. Значит, сам изобрел. В понедельник сделаем пробный образец. А сейчас не стану вас задерживать. День-то субботний.

Ребята направились к выходу.

— Эге, стойте, — окликнул их мастер. — Так дело не пойдет. У меня некому доедать эту кислятину: зубы старые.

— Спасибо, не надо, — запротестовал Цоба.

— Подставляй карманы и не разговаривай.

Друзья вышли к берегу Днестра в скверик. Когда-то до войны на этом месте был детский парк. Сейчас сквер стоял голый, только пни торчали, окруженные мелким кустарником. На месте каруселей — огромная бетонированная площадка. А в центре сквера на низком пьедестале стоял гипсовый пионер без одной ноги. Вместо нее торчали железные прутья. И чуть приподнятая рука, видимо, прежде державшая горн, тоже оторвана осколком по самый локоть.

Ребята сели на низенький заборчик и с аппетитом принялись доедать яблоки.

— Вот смешной Владимир Иванович, — усмехнулся Цоба, — какая же это кислятина?

— А про зубы-то что сказал, — улыбнулся Сашка. — Да у него зубы покрепче наших.

— Мировой он дядька, — вздохнув, проговорил Цоба.

— Да, — согласился Сашка. — Только жалко его. Сирота. Правда, что некому у него есть эти яблоки.

— Как — сирота? — удивился Борис. — Ни отца, ни матери?

— Вот чудак. Он же взрослый. Семьи у него нет, понял? Все в войну погибли. Как и у нас. Хотя мой-то отец, может, и найдется. Мастер знал отца моего, понял, Цыган! Обещал найти. Уже письмо написал в часть, где отец служил.

— И совсем, совсем у него никого? — тихо переспросил Борька.

— Никого. Сын у него был. Борисом звали, как тебя. Он его Бориска-барбариска дразнил. Расстреляли фрицы. Вот в этом Днестре и могилка его.

Сашка умолк. И Борис долго молчал, не решаясь нарушить тишину, потом тихо предложил: