Руны огненных птиц

Внучка нойты не ответила, лишь прикусила губу. У неё было девять дней, чтобы научиться колдовству Бабушки. И первый день уже поднялся над лесами и застывшими болотами вместе с солнцем. Что она могла сделать сейчас? Что она умела?

– Ничего, – пролепетала Илька, отвечая на свои же вопросы.

Если бы только можно было стать цветущим лютиком…

– Я поставлю воды погреться, – деловито произнесла Грима. – Раны обмоешь, согреешь. Одеяло моё возьми. Оно помягче твоего плаща. Им укрой. Только кровью мне тут не запачкай, поняла?

– Спасибо, – проговорила Илька. Голос её шелестел, как тихий ветерок в весенней листве.

– Что «спасибо»? – взъелась Грима. – Спасибо на хлеб не намажешь! Делай давай что говорю. Хоть что-нибудь! Что умеешь. Что хочешь. – Тут она зло рассмеялась. – Всё равно помрёт того и гляди. Вот уж притащила в дом смерть, будто бабкиной тебе мало было.

Мать привычно колола ежовой шкуркой да грызла острыми зубами крысы. Илька, привычная к тому, обычно лишь отмахивалась. Да только сейчас она вдруг снова осела на пол и громко всхлипнула, пытаясь удержать слёзы. Илька принялась скорее утирать нос, волнуясь, что могла ещё сильнее разозлить Гриму своей слабостью. Но мать молчала, поглядывая на только что поставленную на огонь воду, будто та должна была уж вскипеть.

– Иди ляг, – велела Грима. – Отдохни. Я всё сделаю.

Илька послушно кивнула. Она поднялась и, обойдя очаг, тут же рухнула на лежанку.

– А еда осталась? – нерешительно спросила девушка, зарываясь в облезлую оленью шкуру.

– Похлёбки чуть на куриных потрохах, – отозвалась Грима. – Тебе погреть?

– Пожалуйста.

Илька видела, как мать подбросила в огонь камни, но не успела она дождаться похлёбку и провалилась в липкий и дымный сон.

На руках была кровь. Неясно, своя или чужая – Илька не чувствовала боль. На небе плясали огни зелёных духов. Их танец не был похож на привычный хоровод – духи бежали по небу, взвивая высоко юбки и длинные волосы, цеплялись за звёздные колючки. Они были напуганы… Илька завыла псицей, и призраки зашевелились резвей, спешно раскрывали крылья, окрашиваясь краснотой. Сияние погасло, а после превратилось в кровь, стекающую по синему небосводу на землю. Там, где капли трогали снег, вспыхивало трескучее пламя. Город загорелся. Занялся лес, скрипя и крича сотнями голосов. Всё горело, а духи, обратившиеся смертью, всё падали и падали с неба, как снег, как дождь, как красные звёзды. Шумели оборванные крылья, кричали птицы…

Илька вздрогнула, просыпаясь. Сквозь сон она услышала, что Грима гаркнула на Блоху и стукнула её ожигом по спине. Собака заскулила, но шум крыльев не шёл из головы. Илька разлепила глаза и увидела, как мать, брезгливо ухватив птицу, кладёт её обратно в кузовок.

– Что случилось? – спросила Илька.

– Зараза твоя! Я не уследила за ней. Полезла в твой кузов и вытащила птицу. Еле отбить успела! Хотя на кой она тебе сдалась, понять не могу…

Илька тут же подскочила и, не обуваясь, бросилась к птице. Обиженная Блоха ткнулась носом в ногу, точно жалуясь на несправедливую мать, да только внучка нойты лишь строго посмотрела на собаку и недовольно отругала. Илька ещё раз осмотрела птицу – свежей крови и ран на ней не было, но и что делать со старыми, она не знала. Зато пока она спала, мать омыла раненого и укрыла несколькими одеялами. Откуда-то она достала и старый плащ Эйно, украшенный серой тесьмой, и теперь сидела над ним, штопая проеденные молью дыры. Пальцы её были не такие ловкие, как у Ильки, но упрямства было ровнёхонько столько же.

Присев рядом с юношей, внучка нойты осторожно коснулась его лба. Кожа перестала быть обжигающе холодной, но и горячей ещё не была. Илька слышала хриплые и редкие выдохи. Она поймала дыхание пальцами, завязала его, как нить, на свою ладонь и принялась искать слова. Отчего-то они были полны бесконечной горькой скорби и мороза. Илька шептала, уходя от берега по льду всё дальше в море. Туда, где поднимались волны. Она хотела взять от них солёной воды, чтобы заменить ею ту кровь, что ручьями убежала из раненого тела. Её шёпот коснулся морской пены белыми лебяжьими пёрышками. Из перьев выросли птицы и встали на крыло. Они летели прочь. Прочь. И в шуме их крыльев показался тёмный дух. Она стояла на воде, как на земле, и смотрела на Ильку, пронзая иглами глаз.

Девушка замолчала. Выпустила из рук тоненькую нить дыхания, возвращая раненому. Чёрная женщина следила за ним, как и говорила. Стояла на море его ран, не пуская в пучину, где обитали мёртвые. Илька устало закрыла глаза. Её слабое колдовство тут было бессильно.

Близился вечер. Свет, лившийся из маленького отверстия в крыше, становился такого же цвета, что и дым, струящийся к потолку и небу. Илька перебрала травы Бабушки, вспоминая, какие та использовала у костра, чтобы отпустить свою душу в странствия. Грима, заметив это, нахмурилась.

– Чего удумала? – спросила мать, бросая недобрый взгляд на сухие стебли.

– Мне надо уйти.

– Куда это?

– В город, – соврала Илька.

– Это кого ты собралась лечить полынью и беленой?

Илька не ответила.