Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

В следующее за тем воскресенье отец возвратился от Ивана Яковлевича очень грустный и задумчивый, почти ни с кем ничего не говорил. Оказалось, что Иван Яковлевич вроде повести кому-то из посетителей изложил до мельчайших подробностей всю прошлую жизнь отца, напомнив даже ему такие обстоятельства, которые он давным-давно забыл. С этих пор отец вполне уверовал в прозорливость Ивана Яковлевича и относился к нему с невольною робостью, как человек грешный, но вместе с тем и с полным расположением.

Последствием, вероятно, невоздержанной жизни у отца образовалось потемнение хрусталика глаза, или катаракта, так что белые предметы ему казались уже грязными и покрытыми пылью, но он вначале не обращал на это серьезного внимания, а когда стал плохо уже видеть и обратился к врачебной помощи, то доктора объявили ему, что лечить такой запущенный катаракт невозможно, а необходима операция. Отец при одном слове „операция“ уже робел и „лучше ослепну, – говорил, – совсем, а никогда ни на какую операцию не соглашусь“. Так продолжалось довольно долгое время, а зрение становилось все слабее, и вот как-то, бывши у Ивана Яковлевича, он, между прочим, стал жаловаться ему на свое ослабевающее зрение. „А ты, – говорит тот, – дядя, вот что сделай: возьми шкалик водки, влей туда рюмку уксуса, положи гран камфары, взболтай да утречком и примачивай, а после настоем сенной трухи промывай, и Боже благослови будет“. Начал отец исполнять совет Ивана Яковлевича, и зрение стало становиться лучше. Он стал продолжать, и зрение улучшалось; наконец настолько хорошо стал видеть, что счел уже излишним употреблять означенное средство, и так до самой смерти зрение у него было прекрасное, не нуждавшееся ни в каких оптических пособиях. <…>