Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Для борьбы с авторитетом и властными амбициями киевских архиереев Брюховецкий применил метод, вполне соответствовавший его политике заигрывания с царским правительством, а именно, снова стал лоббировать назначение киевского митрополита из Москвы. Летом 1665 г. гетманский посланник, полковник Лазарь Горленко сформулировал эту просьбу гетмана следующим образом. Он просил, чтобы «чин духовный киевский к лядским митрополитам не шетався и чтобы Русь Малая, услышав о присланию русского на митрополию строителя… и духовный бы чин оставил свое двоедушие…»[157] Фактически, гетман обвинял все духовенство в государственной измене и в качестве единственного средства решения этой проблемы предлагал переподчинение Киева Московскому патриархату. Более того, доносы на архиереев не ограничились только кругом церковных предстоятелей. По одному из наговоров был сослан в Сибирь кременчугский священник Данила Иванов, обвиненный гетманом в том, что он «много зла чинил и ляхам ведомость подавал»[158].

Апогеем действий гетмана, направленных на уменьшение вмешательства малороссийского духовенства в светские дела, стал 4-й пункт «Московских статей» 1665 г. Согласно этому пункту, гетман практически полностью повторил слова Лазаря Горленко[159], с той только разницей, что статьи должны были стать правовой основой взаимоотношений между Гетманщиной и московским правительством[160].

«Московские статьи» не могли не вызвать негодования со стороны киевского духовенства. В исследовательской литературе причиной негативной реакции духовных лиц на 4-ю статью договора принято считать сам факт возможного назначения митрополита из Москвы. Однако, по всей видимости, речь шла о том, что само это решение было принято без совета с ними, привыкшими решать свои внутрицерковные дела без вмешательства со стороны гетманской администрации. Оппозицию гетману, которая объединила все высшее духовенство Левобережной Украины, возглавил Мефодий Филимонович.

В мае 1666 г. московский посланник Евстратий Фролов был приглашен на обед к Иннокентию Гизелю, на котором также присутствовал Мефодий и киевский полковник Василий Дворецкий. Местоблюститель не стесняясь заявил, что «боярин и гетман им ненадобен и бесчестные слова про него говорил не тайно: он де ныне принял всю власть на себя, не толко их до царского величества неверными удает….»[161] Видимо больше всего Мефодия беспокоил тот факт, что гетман выставил духовенство в невыгодном свете перед царским правительством. То, что именно это обстоятельство, а не возможный присланный митрополит из Москвы было главной причиной ссоры подтверждает также разговор Иннокентия Гизеля с киевским воеводой. Архимандрит снова спросил воеводу, почему «боярин и гетман великому государю бил челом в Киеве быть митрополиту московскому?» При этом больше всего Гизеля возмущало то, что гетман «тем де он их к великому государю ставит неверными»[162]. Когда Шереметев, наконец, заверил, что московское правительство не будет предпринимать никаких действий без обсуждений с константинопольским патриархом и киевским духовенством, Иннокентий ответил, что «подлинно де великого государя, его царского величества на ту статью милостивое рассуждение»[163].

Таким образом, можно предположить, что возмущение киевских прелатов вызвала не столько возможность присылки московского архиерея, сколько то обстоятельство, что Брюховецкий не обсудил этот вопрос с высшим православным духовенством Гетманщины. Нельзя так же не отметить, что причиной наиболее болезненной реакции местоблюстителя и печерского архимандрита была попытка гетмана ограничить прямой контакт киевского духовенства с Москвой.

После этого разговора с киевским воеводой, Гизель отправил в Москву письмо. Кроме вполне привычных для архимандрита риторических конструкций в послании читается вполне конкретная просьба: «нас же и обитель сию святую под высокою державною и крепкою рукою вашего пресветлого величества, православного монарха, а праведных великих и благоверных князей росийских наследника, мирно и непорушно до века жителствовать сподобил, дабы обитель сия святая и мы от иноверных властей и от больших наветов и разорений всяких свободны и сохранены были»[164]. Архимандрит обращался к законному в его глазах продолжателю «российской власти» и просил о том, что, по его мнению, является главным признаком этой законной власти — противостояние возможной внешней угрозы и защита от «наветов» и «разорений» местных властей.