Русло реки

Ларк рассмеялась — не фыркнула, а от души рассмеялась. Я перестал тереть глаза, посмотрел, почти пялился. Ее смех звучал как у Элоиз, если сделать его ниже на октаву и добавить хрипотцу. Смех был теплым и ярким, как вспышки солнца, которые она пускала в меня.

— Тратишь еду, — она покачала головой, улыбаясь. Это был рекорд. — Я же говорю, из тебя ужасный разбойник.

Я улыбнулся в ответ, хотелось придумать что-то забавное, чем-то снова развеселить ее. Но я был слишком медленным, и за мной открылась дверь домика.

— Веран! Ты готов?

Я уже не хотел в город. Что стоящего будет в городе? Казалось правильнее остаться тут, рядом с дровами, снова вызвать смех Ларк.

Ее улыбка растаяла, хотя намеки на нее остались на ее щеках. Она кивнула за мое плечо.

— Лучше иди. Им понадобится помощь, чтобы запрячь телегу.

Я с неохотой обернулся. От меня не будет помощи, обычно я таким не занимался.

— Веран… погоди.

Я оглянулся.

Ларк опустила топор на подставку и вытерла лоб. Она открыла рот и помедлила. Сначала смех, теперь колебания. Я приподнял бровь. Она заметила это и встряхнулась.

— Я пытаюсь сказать… видишь ли, я пытаюсь быть менее подлой.

— Менее подлой? — удивился я.

— Да, просто… — она указала на себя, ее кожа была в капельках пота на мышцах. — Я хотела сказать секунду назад «спасибо». За то, что забрал их. Мой лагерь. Я думала о том, что случилось бы, если бы все были там, когда пришли солдаты.

— Я должен был сначала спросить у тебя, — сказал я.

— Я сказала бы нет из принципа, — ответил она. — Это было до того, как я стала доверять тебе.

— Значит, теперь ты доверяешь мне, — я надеялся на смех.

Его не последовало. Она кивнула.

— Ну, да.

Ответ повис между нами на миг. То тепло в моем животе стало фейерверками, трещало в груди.

— Веран! — снова позвал Яно.

— Я никогда не запрягал телегу, — выпалил я и указал на небольшой загон. — Я только видел, как это делают.

Она закатила глаза и фыркнула. Она опустила топор, схватила рубашку и пошла мимо меня. Проходя мимо, она поймала меня за волосы и тряхнула мою голову.

— Дурачок, — сказала она, отпустила и стукнула меня по руке. — Идем.

Я пошел за ней. Она просунула руки в рукава, а я смотрел, как двигались ее лопатки. Перед тем, как она накинула рубашку на плечи, я заметил татуировку, которую не видел раньше — птица на правом плече слабо напоминала жаворонка с темным воротником и длинным открытым клювом. Я хотел спросить, кто сделал ей эту татуировку и когда. Кто сделал ей другие? Когда она решила, что они нужны ей на коже? И что еще я не видел?

Я хотел увидеть их.

Я хотел знать их все.

21

Ларк

Я вернулась в дом Соэ с охапкой поленьев. Скрип упряжи мулов пропал за деревьями и густыми папоротниками вместе с Вераном, его лицо было повернуто к домику. Яно пару раз оглядывался, наверное, хотел, чтобы его последние слова прилипли ко мне.

— Я ценю то, что ты остаешься тут с Тамзин, принцесса, — сказал он. Я скрипнула зубами из-за титула, но промолчала. — Не давай ей перетруждаться. Соэ оставила ей бумагу и печати делать ярлыки, но она не обязана делать их, если не хочет. Если покажется, что она устала, уговори ее отдохнуть.

Я хотела сказать, что не была ее няней. Она была взрослой, могла принимать свои решения. Но я просто отмахнулась, может, вежливее, чем стоило, и пошла к груде поленьев, пока Веран поспешил выкрикнуть прощание.

Теперь они уехали, и их не будет весь день. Я открыла дверцу дома бедром и внесла охапку внутрь. Тамзин сидела за столом на кухне, крутила печать пальцами. Кусок бумаги лежал перед ней, пустой.

Она улыбнулась мне, когда я вошла.

— Привет, — ответила я, опуская поленья на подставку.

Она склонилась и постучала по столу рядом с тарелкой оставшихся булочек с орехами. Графин соснового чая стоял рядом с тарелкой. Я не могла привыкнуть к этому — есть, когда хочется. Этим утром Соэ извинилась, что не было масла для булочек. Я просто смотрела на нее. Какой обычный человек ел масло? В Трех Линиях везло, если оставался жир на сковороде, чтобы смешать с кукурузой.

— Спасибо, — я отряхнула ладони и села. Я налила себе чаю. Тамзин предложила мед, но я отказалась. Мы сидели миг в тишине. Я сжала пальцами горячую чашку.

Тамзин опустила осторожно подбородок на ладонь и посмотрела на пустую бумагу. Она подвинула одну печать с узором. Другие слова — орехи, масло, черника — а еще на подносе лежали буквы, которые можно было вставить в деревянную печать, чтобы создать новые слова.

Тамзин мрачно намочила чернилами печать, двигая ею на кожаной подушечке с чернилами. Она прижала печать к бумаге. Она оставила идеальный оттиск.

Она отложила печать. Она явно не хотела сейчас заниматься печатями. Несмотря на мои раздраженные мысли о Яно, я спросила ее, устала ли она.

Она покачала головой, хмурясь.

Я огляделась, пытаясь думать, как обычные люди делают нормальные вещи, например, пьют чай, когда общаются с подругой.

— Ты играешь на дульцимере, да? — спросила я.

Она кивнула, все еще подпирая голову рукой.

— Хочешь сыграть? — Соэ вытащила инструмент из кедрового сундука утром, может, чтобы заманить Тамзин сыграть.