Русло реки

— Вой моквайкий хоош, — сказала я. Лучше моего восточного, особенно теперь, ведь в ее языке было много быстрых согласных.

— Я плохо читаю, — она доела пирожок за пару укусов и стряхнула крошки с пальцев, но не взяла второй из свертка. Она опустила запястья на колени, глядя на дождь.

Я смотрела на тьму, было видно блеск мокрой спины лошади. Она убежала? И почему задать простой вопрос было так сложно?

Я написала вопрос на доске.

— Я построила столбик, — сказала она. — Кобылица заставляла нервничать другую. Обе злились, — она махнула головой. — Я пыталась связать ветки, чтобы она не промокло, но вышло плохо.

— ТЫ ПОСТАРАЛАСЬ, — написала я. — СПАСИБО!

Она пожала плечами.

— Работа — это хорошо, я забываю обо всем на время.

Я кивнула. Я понимала это.

Я ТОЖЕ.

Она посмотрела на мои слова, отвела взгляд. Крыс подполз к свертку с пирожками, нюхая. Она рассеянно погладила его, глядя в темноту.

— Когда ты была работорговкой? — спросила она.

— Пару лет назад, — сказала я. Звучало невнятно, но я продолжила. — Три года. Три месяца.

— Что ты делала?

Я постучала по табличке. Она с неохотой посмотрела на мои буквы.

ПЕРЕПИСЫВАЛА. ДАННЫЕ О ЗДОРОВЬЕ.

— Да? Тебе хорошо платили?

Она хотела задеть этим, и я не винила ее. Я покачала головой.

ОПЛАТЫ НЕ БЫЛО. ОНИ РАЗОРВАЛИ КОНТРАКТ.

Это ее удивило. Она смотрела на буквы, будто пыталась понять, правильно ли уловила значение.

— Ты… под связью?

БЫЛА, — написала я. Я заметила, что гости с Востока все ошибались одинаково, говоря обо всем в настоящем времени.

— У тебя есть это? — она сдвинула правый рукав и показала клеймо в виде круга, но у нее не было линии освобождения посередине.

Я покачала головой.

ЧЕРНЫЙ РЫНОК — БЕЗ КЛЕЙМА, — я вытерла табличку. — МЫ С СОЭ БЫЛИ ЗАПЕРТЫ ВНУТРИ.

Она посмотрела на меня.

— Три месяца?

Я кивнула.

Она перевела взгляд на дождь. Быстрым движением, словно воруя, она полезла в сверток и вытащила пирожок. Уголок моего рта приподнялся — я была рада, что она ела.

— Почему ты не защищалась? — спросила она и махнула рукой. — То есть…ä puirle… защищаться. Ты не защитилась словами. Все остальные спешили защитить тебя.

Я пожала плечами.

ЭТО МОИ ОШИБКИ. Я ДОЛЖНА ПРИЗНАВАТЬ ИХ, — я вытерла табличку. — Я НЕ СТАНУ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ НЕ ПРИМУ ИХ.

Она посмотрела на мои слова, потом на меня. Словно поняв, что делала, она повернулась к пирожку и откусила большой кусок. Крыс собрал упавшие крошки.

Я покрутила запястье — его уже покалывало. Я снова вытерла табличку.

ВЕРАН РАССКАЗАЛ МНЕ О ПОЖАРЕ

Она проглотила кусок пирожка.

— Да?

ТОЛЬКО МНЕ, НЕ ДРУГИМ, — он отвел меня в сторону, пока они убирали после ужина, я поняла, что он хотел, чтобы я знала о возможных последствиях, не выставляя Ларк в плохом свете при Яно и Соэ. Я показала ей свою улыбку. — ХОТЕЛА БЫ Я ВИДЕТЬ ЛИЦО КОБОКА, — написала я.

Уголок ее рта приподнялся, но она подавила это.

— Мне не стоило так делать, — она потерла шею. — Я не… думаю, что… я не знаю всего, что мне нужно знать.

КАК ПРИНЦЕССА?

Она посмотрела на табличку и отвела взгляд, словно слово ранило ее. Она прислонилась к стене дома и вздохнула.

— Проклятье, — сказала она.

Я улыбнулась.

Она нахмурилась.

— Ругаться не так весело на другом языке.

— Мм, — отозвалась я. Я написала на табличке: ОТВЕЧАТЬ ПИСЬМОМ ТОЖЕ НЕ ВЕСЕЛО

Еще улыбка, а потом вздох.

— Я не знаю, что делать, — она махнула ладонями на коленях. — Думала… я знала себя, понимала себя, а потом… ничего. Я ничего не знаю и не понимаю. Внутри меня ничего нет, — она коснулась груди и замерла, пальцы давили на рубашку. Она смотрела на дождь, а потом взглянула на меня. — Может, ты знаешь, как это ощущается?

Я кивнула.

— Угу.

— Ты уже не та, какой была? И не можешь это вернуть?

— Угу.

Она поджала губы.

НО ЭТО НЕ ВСЕ, — написала я. — МЫ ЖИВЫ. У ТЕБЯ ЕСТЬ СЕМЬЯ

— Я не хотела семью, — сказала она утомленно, а не злобно. — Я не знаю, как быть в семье. Веран говорит мне об этой семье, и я… как мне быть с ними? Что они думают обо мне?

НАВЕРНОЕ, ОНИ БУДУТ СЧАСТЛИВЫ, БУДУТ РАДЫ

— Может, снаружи. Сначала. А потом… — она беспомощно развела руками. — Мой лагерь — моя семья, потому что мы понимаем друг друга. У нас одна история, один опыт. Но мы все разбиваемся сейчас. И моя… новая семья, семья по крови… я их не понимаю, а они не понимают меня. Я… делала всякое, — она повернулась ко мне. — Я убивала людей. Нападала на людей. Я нападала на свою семью. Я убежала от семьи. Я воровала. Как мне быть в хорошей королевской семье?

Я поджала задумчиво губы, глядя в ее глаза. Я крутила мел в пальцах, а потом опустила его на табличку.

ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ ВСЕ ТО, КОГДА НЕ БУДЕТ НУЖНО?

Она медленно прочла мой вопрос.

— Нет. Но я все еще переживаю. Я все еще сделала это. Я не могу это изменить.

Не могла. И было бы наивно спорить, что прошлое не имело значения в настоящем.

ТЫ ГОВОРИЛА ОБ ЭТОМ С ВЕРАНОМ? ОН ИХ ЗНАЕТ

Она отвела взгляд.

— Веран… вряд ли он понимает. Не все.

МОЖЕТ, НЕТ. НО ОН ПЕРЕЖИВАЕТ ЗА ТЕБЯ

Она взглянула на мои буквы, вздохнула и потерла глаза, буркнула что-то на восточном, что я не уловила.