Русофобия

И.Ш. Если говорить о конкретном случае, то это вообще какое-то недоразумение. Потому что Казань — это фактически смещенная на несколько верст столица Булгарского царства, которое было завоевано татарами на год раньше, чем Россия. И теперешние казанские татары — это потомки булгар, которые в каком-то смысле даже больше под пресс попали, чем русские, в конце концов приняли даже ислам. И разрушение Орды позволило им более свободно существовать в пределах России. И они сами это ощущали: уже столетие спустя во время Смутного времени, когда нужно было освобождать страну, татарские полки пришли на помощь русским. Практически, я думаю, русские не помнят татарского ига, не копят в себе этих воспоминаний, хотя оснований у них больше, чем у современных татар. Я думаю, что у татар проявляется идеология недавно возникшей национальной элиты, которая выигрывает от разделения по национальному признаку экономически, политически и социально.

А.К. Вы ввели понятие «малого народа». Одна из его отличительных характеристик — русофобия. Казалось бы, после разрушения Советского Союза и прихода к власти демократов в 1991 году русофобия должна исчезнуть, потому что признаки, по которым можно было не любить русских, ликвидированы. В то же время русофобия осталась сегодня в правительстве, во властных учреждениях.

И.Ш. Когда я писал работу о русофобии, «малый народ» находился в подполье или эмиграции, только начинал оформлять свою идеологию. «Перестройка», мне кажется, и была его победой, его революцией. Сейчас мы переживаем эпоху его власти, аналогичную правлению якобинцев во Франции или большевиков в России после 1917 года. Соответственно русофобия теперь стала государственной политикой и идеологией СМИ, захваченных «малым народом». Это видно во всем: в отношении к вымиранию русских, к русским вне России, к Севастополю, к преподаванию русской истории…

А.К. То есть вы хотите сказать, что русофобия в центре государственной политики не только на Украине, но и в России?

И.Ш. Меня всегда интересовала русофобия как чувство живущих в России людей. Русофобия, например, Гитлера, — это совершенно другая история. А тут люди, которые говорят: «У нас в России», «Мы, русские», выступают от имени России, и в то же время видно их фундаментальное неприятие России.

А.К. Во властные структуры, судя по вашим словам, проходят именно русофобы.

И.Ш. Мне кажется, этот феномен можно понять на фоне двух кризисов, пережитых Россией. Они похожи, потому что в обоих случаях меньшинство захватило власть над большой страной. Кто для меньшинства наиболее опасен? Конечно, большинство, народ. И тогда, после 1917 года, был принцип «ленинско-сталинской национальной политики» — поддержка нерусских национальных элит в качестве противовеса, потому что самая большая опасность — если русские решат, что у них есть собственные национальные цели, собственная традиция, и попытаются сами вершить свою судьбу. То же самое происходит сейчас: опора на национальные элиты, поддержка сепаратизма началась с Горбачева, и в ельцинском правительстве эти элиты — главная опора против русских. Власть осуществляет свое господство путем подавления основного народа.

А.К. У нас, куда ни ткни пальцем, везде свой президент. Что, если все эти президенты, республики, национальные меньшинства скажут: слушайте, а ведь мы теперь можем спокойно без «государствообразующего» старшего брата обойтись, зачем нам теперь русский народ?

И.Ш. Я думаю, теоретически, так сказать, идейно, все задумано именно так. Препятствует этому суровая практика жизни, потому что без России и русских пока никому обойтись не удавалось. А в принципе, идеологически, работа ведется именно в этом направлении. И уравновешивается все инстинктивным пониманием, что эта новая идеология чревата очень быстрым концом, распадом и катастрофой для них самих.

А.К. И все-таки скажите: почему во власть приходят русофобы, те, кто не любит Россию? Это видно по их поступкам, делам, которые словам не соответствуют.

И.Ш. Мне не кажется, что это какое-то изначальное свойство власти в России. У России длинная история, начиная с Александра Невского и Дмитрия Донского. Это не свойство власти, а признак некоего антинародного переворота. Я говорю это не в ругательном смысле, чтобы хлестким словом заклеймить режим, а в буквальном смысле: меньшинство навязало свою волю большинству, народу, и прониклось чувством, что народ — только материал для их творчества, для их действия, и попытка народа существовать, ощущать себя цельным организмом, имеющим свою жизнь, вызывает у власти негодование.

А.К. Значит, они более активные, более способные, — мне интересен сам механизм: почему выбрасывает наверх именно таких людей в России? Неужели русский народ не может выработать своей национальной элиты, не может ее создать?