Руссиш/Дойч. Семейная история

В МИДе с приходом нового перестроечного министра Шеварднадзе был взят курс на омоложение руководящего состава. Его заместитель по персоналу, ставленник Старой площади, всеми силами старался оздоровить кадровую политику министерства, вернуть её к ленинским истокам. Развернулась бескомпромиссная борьба с протекционизмом, семейственностью и нарушениями элементарных норм коммунистической морали. Среди последних грубейшими рассматривались пьянство и многократные браки (разве может дважды или, не дай Бог, трижды женатый человек достойно представлять отечество за рубежом?). В министерстве, где почти все – по службе или вследствие натуры характера – любили приложиться к качественному спиртному, страстно искали и не могли выявить хотя бы одного матёрого алконавта.

Лозунгом дня стали партийность и законность. Партком организовал коллективное посещение спектакля «Дальше… дальше… дальше» в театре Ленинского комсомола. Автор пьесы, певец революции Михаил Шатров и постановщик Марк Захаров призывали тщательнее изучать ленинское наследие. С заветами основоположника государства Советов отныне сверял свою деятельность и МИД. Зам-кадровик, выходец из пролетарских слоёв, действовал широкозахватным методом, пытался даже нащупать связь негативных явлений в министерстве с империалистической закулисой и, в особенности, мировым сионизмом.

У бывшего замминистра Пантелеева не было никаких шансов продолжить дипломатическую службу не только из-за возраста и второго брака. Кому надо, те не успели забыть, что покровительствовал Александру Юрьевичу сам бывший хозяин высотки. А имя того даже упоминать вслух при новых властителях считалось моветоном, делом если не криминальным, то точно неприличным. Предсказания незабвенного старожила дома советской дипломатии Василия Акимыча Бабия воплотились в жизнь даже раньше назначенного срока.

Василисин супруг тяжело переживал отставку и не находил себе места. Привыкший к мыслительной и писательской работе с утра до вечера, он никак не мог смириться со своим новым статусом пенсионера. Последним актом на службе Пантелееву удалось пристроить молодую жену в центральный аппарат министерства, в тот же отдел культурных связей, продолжавший оставаться местом притяжения для бездельников и неудачников (правда, не без исключений).

Каждый вечер советник первого класса Селижарова В.Б. возвращалась с работы с богатой порцией свежих новостей. Муж выдавливал из неё все мельчайшие подробности того, что происходило на Смоленке. Его интересовало не только кого и куда, но и как и почему. А МИД продолжал жить той же советской жизнью, которой жила вся необъятная страна.

Перестройку Василиса восприняла как манну небесную. И не только потому что в других исторических условиях рассчитывать на полную и безоговорочную реабилитацию брата было бы бесперспективно. Она, как, впрочем, и супруг, которого коллеги ошибочно причисляли к стойкой лейб-гвардии громыкинского образца, не могла не признать, что с приходом «Шеви» на Смоленке началась новая эпоха.

На мидовских этажах потянуло чем-то свежим и приятным. Раскрепощались твёрдые как кремень устои профессионального поведения и стиль жизни. Советская дипломатия училась улыбаться. Даже тронутые ржавчиной управленческие механизмы заскрипели с какой-то непривычной мелодичностью. У рядовых дипслужбы, приученных к роли статистов, зарождалось робкое чувство сопричастности к общему делу.

Пожалуй, ни в одном другом союзном министерстве, ни в каком ином уголке государственного аппарата великой страны перестройку не восприняли более серьёзно, чем в МИДе. Явление нового министра дипломатическому народу было встречено неоднозначно, но преимущественно положительно. Все жаждали ветра перемен, хотя сквозняка опасались. И если кто-то внутренне не во всём разделял действия Шеварднадзе как внешнеполитического стратега, то не одобрить его шаги по реформированию самой службы было просто невозможно.

Спустя годы, правда, многие соратники Шеварднадзе, во время его правления рьяно, в стиле грузинского застолья, стремившиеся лизнуть шефа в любые доступные и недоступные места, ринутся перечёркивать и ниспровергать его очевидные и не совсем видимые заслуги. В ветеранских кругах само имя министра времён перестройки будет предано анафеме, и, напротив, вновь засверкает звезда Громыко. У части отставников станет модно причислять себя к некой внутримидовской фронде, боровшейся против «распродажи» национальных интересов, хотя никаких следов о своей подпольной деятельности фронда эта в анналах истории не оставила.