Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

Дело в том, что всё, абсолютно всё, что говорили о жизни русского человека в крестьянской России многие из «русофобов» (не все), по определению составителей сборника, – абсолютная правда. По крайней мере, всё, что говорит о московитах француз Мартен, близко к тому, что писали о русском человеке такие исследователи русского мира, как Энгельгардт, Г. Успенский, а потом И. Бунин в своей «Деревне». Имеется в виду утверждение Мартена, что русских отличает «…отсутствие индивидуальности, всесторонней развитости, изобретательности и непременно порождаемой ей способности к самосовершенствованию, что сочетается с необычайной покорностью и умением с большой легкостью подражать другим. У московитов совершенно нет никакой расположенности к созданию свободных обществ, если только речь не идет о религиозном сектантстве. У них нет традиции совещательных органов и институтов защиты от произвола, особенно со стороны верховной власти, оппозиция которой считается в некотором роде кощунством. Московиты не знают прав человека, у них наличествует влечение к самовластью и фанатичное преклонение перед грубой силой»[245].

Именно это видели в реальной русской жизни истинные русские патриоты, люди, любящие Россию, верящие в ее будущее. Я напоминаю об этом, чтобы еще раз провести грань между критикой явных, кричащих цивилизационных изъянов русской народной жизни и русофобией в точном, непередернутом смысле этого слова. Из того несомненного факта, что русофобы XIX века и нынешние не любят нас, русских, не верят в Россию, совсем не следует, что в нас нет или не было тех цивилизационных и моральных недостатков, о которых они писали и говорили.

Н. Бердяев в своем анализе «духовных основ русского народа» в статье «Оздоровление России» (1918) говорит о тех же недостатках русской политической культуры, вернее, о ее отсутствии, что и Мартен. «К самоуправлению народ не был подготовлен всем своим прошлым»; «у русских никогда не было ничего от духа Возрождения, у русских не было творческой изобретательности»; «в русском православном сознании заложено своеобразное народничество, недоверие к культуре и культурному слою» и т. д. Кстати, далее Н. Бердяев говорит о том же, о чем писал «русофоб» Г. Доре: на самом деле не может русский народ считаться «самым религиозным, единственным религиозным народом в мире», ибо на самом деле «Церковь русская была в унижении, в немощи, в параличе». «…Невозможно могущественное проявление и процветание Церкви в жизни исторической, когда народ в значительной части изменил вере и отпал от Церкви». Н. Бердяев, наблюдая за катастрофой начавшейся революции, увидел то, о чем писали в сборнике «русофобы» XIX века: что на самом деле русский православный человек менее религиозен, чем католики и протестанты Запада. «И, как это ни горько, но нужно иметь решимость признать, – настаивал Н. Бердяев, – что ныне русский народ менее религиозен, чем многие народы Запада»[246].

Конечно, чтобы отделить зерна от плевел, важно понять, почему тот же И. Ильин, с одной стороны, с явным раздражением воспринимал критику цивилизационных изъянов русского национального характера со стороны Запада, но вместе с тем сам бичевал эти же болезни русской души. В данном случае, наверное, надо учитывать прежде всего контекст высказываний того же И. Ильина. Все-таки западные политики и дипломаты, тексты которых приведены в сборнике «Русский вопрос», разоблачают цивилизационную отсталость России, чтобы действительно обосновать свои права на экспансию, на агрессивную внешнюю политику по отношению к России. И. Ильин же и все выдающиеся представители русской общественной мысли критиковали те же исторически сложившиеся изъяны русской души, нашу цивилизационную отсталость для того, чтобы указать на основные препятствия на пути будущего духовного перерождения русского человека.

Речь у них, и прежде всего у И. Ильина, шла о возрождении русской души после преодоления власти коммунистов. Здесь критика русского человека и вера, что он справится с этими задачами декоммунизации, были соединены воедино. Надо понимать, что и И. Ильин, и Н. Бердяев, и, по сути, тот же М. Горький исповедовали «сознательный патриотизм» или «просвещенный патриотизм», где любовь к народу органически соединяется с критикой его ошибок, недостатков. «Любить свой народ, – настаивал И. Ильин, – не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними. Национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство, она не должна внушать народу манию величия».