Бывший бог-медведь со временем все больше очеловечивался, становился богом, похожим на человека, но при этом его медвежья сущность не исчезала. Среди множества (до полусотни) имен-заменителей, которые русские крестьяне употребляли, чтобы упомянуть о лешем, было и «шатун» — так же называли медведя. А среди многочисленных прозвищ медведя были: лешак, леший, лесной черт, черная немочь, лесной барин или лесной архимандрит. Медведей считали оборотнями: многие были уверены, что под косматой шкурой скрыто человеческое тело. Называли «волосатиками» из-за длинной шерсти и «гаркунами» — указание на то, что они любят рычать и ворчать. Чтобы вызвать медведя, произносили слова заклятия: «Явись не медведем, не серым волком, не черным вороном, а человеком, как я!» Ну а если не сказать этих слов, то, как считали — на Русском Севере и в Вятской губернии, — леший мог явиться на зов в облике страшного медведя — огромного, лютого…
Позже, впрочем, лешие все чаще оставляли звериный вид и, оборачиваясь людьми, женились на крестьянках, обзаводились семьями, а их дети, наполовину лешие, наполовину люди, все меньше напоминали медведей. В Орловской губернии верили, что если бы лешие не женились на крестьянках, то давно бы уже все перевелись.
Были в старину люди, которые в народном сознании занимали промежуточное положение между лешими и обычными крестьянами. Они селились в лесу, и потому их называли «лешими», а их земельные владения: «лешими озерами», «лешими реками», «полешими лесами» и «пахотными лесами». Были среди лесных поселенцев, как считалось, могущественные волшебники — волхвы, которые подчиняли своей власти настоящих леших и водяных. На непрошеных гостей волхвы могли напустить «нечистую силу», то есть — духов природы. В это верили и многие православные священники, и рассказ о столкновении с лешим даже внесен в житие святого Никодима Кожезерского. Там повествуется о юном пастухе Григории, которого увел за собой «лесной демон» в сером одеянии и с колокольчиком в руке. Мальчик вернулся из леса целым и невредимым будто бы только потому, что за него горячо молился святой Никодим.
В Новгородской губернии лешего, как и медведя, считали не столько грозным и опасным, сколько «причудливым» — ведь он любит и помогает тем, кто относится к нему с уважением. В Вятской губернии существовало предание о том, что леший нанялся к крестьянину в помощники: вспахал поле за обещанную награду получить «вершки». Мужик, как водится, обманул доверчивого лешего, подсунув тому несъедобную ботву репы. Существует такая же сказка и о медведе — «Вершки и корешки».
Лешему подчинялись все звери, птицы и змеи. Но ближе всего ему были волки и медведи. Так и рассказывали: «Медведь у лешего любимый зверь. Леший, всегдашний охотник до вина, никогда почти не выпьет ни одного ведра, не попотчевав заодно и медведя. Леший никого, кроме медведя, не берет в услужение себе. Подгулявший леший любит соснуть часок-другой, а медведь в это время ходит около него дозором… Леший угощает медведя вином, а медведь лешего — медом».
Леший может послать своих медведей охранять крестьянское стадо, а если люди нарушат уговор с лешим, то те же медведи задерут коров.
Он заботливый хозяин и всем, что имеет, охотно делится со своими «зверюшками». Вот какую историю поведал один таежный охотник: «Раз заночевал у нас человек в лесу. Сидит у костра да шаньгу ест. И вдруг слышит и треск, и гром — идет кто-то. Посмотрел это он, а лесовик идет, а перед ним как стадо и волки, и медведи, и лисы бегут. Так и лоси, и зайцы, и всякое зверье лесное. Как же он испугался… а тот к нему подходит: «Что, говорит, — человек, шаньги дай кусочек». Дал он ему шаньги половину. Тот давай ломать, да зверям давать, так и шаньга у него не уменьшается. И волки сыты, и медведи сыты, и зайцы сыты».
С людьми хозяин леса поступает по справедливости. Вот как он отблагодарил архангельского мужика, который во время охоты не убивал «медведицу с медвежатами, волчицу с волчатами, зайчиху с зайчатами»: «И пошел дальше, да и заблудился. Блуждал, блуждал, до болота дошел. Совсем деться некуда. Тут вдруг леший пришел. «Ты, — говорит, — мое стадо пожалел, а я, — говорит, — тебя пожалею». Взял его на спину и понес. Несет, несет, аж в зубах свистит. Стали уж у деревни. «Ну, — леший говорит, — свой дом узнай». Тот и уцепился за трубу. Да и проснулся на печке, за горшок с кашей держится».
Таковы были лешие в старину. А вот что поведали мурманские крестьяне в 1982 году. По их мнению, лешие «сравнялись» с людьми: «Теперь лешаков нет, все ушли, все сравнялись с людьми; раньше медведей боялись, теперь людей». В общем, дело не во внешности — она переменчива, а в сущности.