Опперпут рассказал, что во время поездки Шульгина на юг (в Киев) ничего не знали не только местные отделения ОГПУ, но даже и такие чекистские вельможи, как Балицкий. Эта группа также, по приказу сверху, занималась и ликвидацией «неугодного» и «исчерпавшего себя в работе» чекистского элемента. Оказалось, что по указанию и при содействии группы «Трест» члены КО убили под Минском чекиста Опанского (о ранее бывших подобных случаях, равно и о ликвидации чекистов Наимского, Турова-Гинсбурга и Орлова у нас нет точных данных). Эти сведения Опперпута, казавшиеся тогда совершенно невероятными, неожиданно и очень скоро подтвердились самим ОГПУ через сообщение английской газеты «Морнинг пост» (см. ниже).
Были ли у группы «Трест» еще «назначения», Опперпут не знал. Он заявил М.В. Захарченко-Шульц, что рассказывает все это потому, что, по имеющимся у него данным, она, Шульц, и все остальные белогвардейцы скоро должны быть арестованы и публично судимы. Он, Опперпут, также не сомневается, что в затеваемом ОГПУ новом деле будут ликвидированы и некоторые агенты группы из числа бывших людей, и, наверное, в первую очередь он сам, как бывший офицер. Он много работал в ОГПУ, но никогда не видел к себе доверия. «Чекистская машина, – говорил Опперпут, – это мясорубка для всех, и в том числе для самих мясников. Рано или поздно я буду ликвидирован. Сейчас и наступил для меня решительный момент, я перехожу в ваши ряды и буду бороться с большевиками, как это делаете вы». (Опперпут также говорил М.В. о своих моральных переживаниях за годы чекистской работы.)
Именно благодаря этой сложной «структуре» большевицкой провокации М.В. Захарченко и Г.Н. Радкович (бывшие в ней под фамилией супругов Шульц) так до самого конца и не могли разобраться в ней, хотя у них часто сомнения сменялись уверенностью (они еще в 1923 году, при первом своем походе, сразу на границе, убедились в наличии провокации, но, приехав тогда в Москву, попали в очень сложную и жуткую обстановку). Террористические акты «монархической организации» вводили в заблуждение. Да и целый ряд моментов до сих пор остается неразгаданными. Так, Шульцы считали те условия, которые создались «в московской организации», «необходимой школой для членов КО, которые не были еще в СССР». И в 1924 году они просили разрешить о впуске «пополнения», – тогда ОГПУ разрешило впустить только еще троих (приехали: Каринский, Шорин и Сусалин{73}
), но в дальнейшем, в течение более двух лет, все подобные просьбы Шульцев отклонялись под разными предлогами.Группа «Трест» тщательно оберегала в Москве свои тайны. Полковник Сусалин, несмотря на все предупреждения Шульцев, не проявил осторожности: он выразил свои сомнения о «монархической организации»… и немедленно исчез. Когда Шульцы начали справляться о нем у «руководства», то им было отвечено, что Сусалин был опознан в Москве на улице болгарскими коммунистами, которые знали его по Софии как белогвардейца. Спасти его было невозможно. Сусалин наряду с Самойловым{74}
и Строевым{75} (преданных в 1927 году провокатором Адеркасом) и были настоящими и единственными жертвами большевистской провокации в КО. Остальные погибшие к провокациям не имели никакого отношения.Разумеется, эти же слова должен был сказать и всякий другой агент-провокатор, которому было предписано внедриться в эмигрантскую белую организацию. Но М.В. Захарченко-Шульц отнюдь не была тем безгласным собеседником, который должен был только выслушивать покаянные речи агента ОГПУ. Ведь она наблюдала Опперпута в течение более трех лет, и именно тогда, когда он был настоящим провокатором, т. е. М.В., как никто другой, могла оценить его раскаяние в свете всей «монархической» эпопеи. И эта оценка оказалась для Опперпута благоприятной: если у М.В. до самого конца не было доверия, то какая-то степень его несомненно существовала, особенно после его «исповеди». К сожалению, мы не знаем всех тех больших и мелких черточек из многолетних московских наблюдений Захарченко, по которым складывалось ее мнение о том или ином участнике провокации. Нам известен только один случай.
После отъезда Шульгина из СССР М.В. слышала, что был момент, когда знатный путешественник «повис на волоске», и только «присутствие духа Оскара Оттовича» (т. е. Опперпута) – как ей тогда рассказывали – спасло его от гибели. В расшифровке это означало, что ОГПУ собиралось Шульгина арестовать (эти сведения были у Бурцева) и только уговоры и доводы Опперпута спасли его. Здесь как раз и пришла «Оскару Оттовичу» блестящая мысль: Шульгин о своем путешествии напишет книгу! Эта мысль чрезвычайно понравилась начальству. «Дни» Шульгина, переизданные Москвой, пользовались большим успехом, и, зная искренность и восторженность автора, чекисты вправе были ожидать от книги о путешествии большого эффекта. Она стоила «показательного процесса».