Русская фантастика 2017. Том 2

Потому что он сделал, как она сказала. Он повторял, как мантру, чертов адрес – разве в созвездиях есть адреса? – сорок-семь-урсэ-майорис-би, и вдруг сделал шаг и оказался здесь, задевая вместо метронома тумблер лампы солнечного света. Даже полупустая бутылка осталась в руке.

Шума в голове слишком много, и Джимми не хочет находить в одной из современных комнат тяжелые ботинки с кожанкой. Не находит. Замирает. Стекленеет. Лучше бы они вдвоем оказались в сказке, а не в науке. Наука – не его. Драконы и рыцари – куда проще.

Станция вдруг начинает мигать красным, а Джимми думает, что она послала ему сообщение. Как-то там – но послала. Он садится у терминала в первой попавшейся комнате, а потом понимает, что сейчас 2047 год и он точно не знает технологию передачи видео из будущего в прошлое.

А еще – он читал, пытаясь как-то поднатореть и стать Каре интересным, что назад по червоточине пройти нельзя. Что она работает в одну сторону. Впрочем, он не уверен, он знает только, что попал и пропал, шепчет название станции, шепчет имя раз за разом, оборачивается на шорох – и видит ее.

Кара ходит по пустому дому. Работает только половина метрономов, и она видит, где он остановился, на полу лежат осколки и резко пахнет алкоголем. Кара вздыхает, трет лоб пальцами и впервые спрашивает себя, зачем полезла сама и зачем втянула его. Толкает двадцать первый метроном и идет по дому дальше, надеясь, что он вернется. Внезапно музыка кажется ей гораздо более правильной, чем физика, она слышит ритм одного-единственного метронома во всем доме, и какофония распадается на отдельные мелодии, точные, четкие, красивые.

Она не знает, как ушла и как вернулась сама. Она уверена, что не сможет вернуться он, и это кажется настолько нелогичным, чуждым и неправильным, что она заходит на бесконечную петлю, добирается до своей комнаты, обнаруживает, что он начал цикл здесь, и хватается за планшет.

На нем, конечно, нет ничего стоящего, кроме даты. Промахнулась идеально.

Потом Кара вдруг вспоминает, как во время разговора про космическую станцию, построенную, очевидно, благодаря ее открытию и повсеместному внедрению «принципа Бойлофф», Джимми роняет чашку.

Стоп, нет, «Бойлофф-Пратта», она же назвала ее в честь так и не вернувшегося Джимми.

Кара оседает на пол, понимая, как нелепо и ужасно выглядят ее собственные мысли, свернутые в ирреальную петлю из времени и возможностей, вероятностей, в каждой из которых она, кажется, побывала, и плачет, уткнувшись лбом в голые колени.

Джимми роняет чашку раз. Джимми роняет чашку два.

Кара засыпается внутрь вместе с толпой четырнадцатилетних девчонок. Ей удалось вернуться в правильное время. В какой-то момент, на станции, построенной благодаря ее открытию в области «кротовьих нор» (бабушка была русская, и наплевать на все эти «червоточины»), она испугалась, что ничего не получится, что надо было посылать маленького робота с видеокамерой, что никак нельзя было оставлять дурацкого Джимми одного. С него же станется любая глупость, даже последовать за ней.

Но она счастливо вваливается в клуб, она аплодирует и визжит, когда он выходит на сцену с неизменной гитарой, она поднимает зажигалку, когда он играет ту песню, которая стоит у нее на звонке, она хочет подойти к нему после, но вдруг стукается лбом в невидимое стекло, разводит руками, дожидается, пока все разойдутся, понимает, что не может даже выйти из клуба. Мечется, бегает кругами, устает, останавливается. Перестает делать что-либо. Смотрит наверх, куда-то туда, где сейчас и постоянно уходит вслед за ней Джимми.

Кара благодарит небеса за ботинки и придумывает, что станции у планеты 47b в созвездии Большой Медведицы нужно дать имя, раз уж Джимми сподобился туда попасть. У него в голове не держится ровным счетом ничего, только пыль, ветер, коллекционные метрономы, а еще семь нот. И тогда она понимает, тогда она вспоминает, что не у нее одной древние вкусы. Джимми любит группу со странным названием «Арктические мартышки». «Арктика» – по-гречески означает «рядом с медведями».

Джимми роняет чашку раз.

– Станция «Арктика», – резко выпаливает она. – Если совсем дурак, запомни, что «Арктические мартышки» твои…

…оборачивается на шорох – и видит ее. Она говорит что-то про любимую группу, прерываясь на середине предложения, и он бросается к ней, вдруг находя реперную точку, вытесняя звук метрономов из головы, обнимает неловко, не рассчитав силы, и они вываливаются на пол в залитый солнцем дом. Пока он испуганно дышит и слушает тишину и четкость ее слез, Вселенная будто кружится над ними, но бежать больше никуда не надо. Рядом с Джимми и Карой лежат две одинаковые разбитые чашки.

Мария Гинзбург Синий губчатник

Как и в девяти из десяти подобных случаев, корнем проблемы была любовь. Замершая, как, бывает, замирает беременность – и плод сначала перестает расти, а потом и вовсе умирает.