Русская философия как человековедение

Русские просветители второй половины ХVIII – начала XIX века решали проблему человека не только в ее социальных и этических аспектах, но и собственно в философском, как психофизиологическую. Правда, сама формулировка была различна: отношение души и тела, чувства и разума, субъекта и объекта, свобода воли. При этом русские просветители, как правило, опирались на последние достижения медицины, физиологии, психологии. В тех случаях, когда естественные науки не давали оснований для материалистических утверждений, философы, отказываясь от решения проблемы, объявляли идеалистический взгляд на нее несостоятельным. Например, Я. П. Козельский в «Философических предложениях» (1768) заявил: «Как мы в соответствии между душою и телом основательного и неоспоримого познания ни из опытов, ни от умствования вывести не можем, то для того я не вступаю в рассуждение о сем и дивлюсь тому, что другие авторы, и не разумея, писали о сей материи» (Избр. произведения русских мыслителей второй половины ХVIII в. T. I. M., 1952. C. 417).

Вместе с тем в другой своей работе («Рассуждение двух индейцев») он, опираясь на экспериментальные данные французского психиатра Франсуа де ля Пейрони, подтверждающие зависимость психических явлений от телесной организации, отрицал нематериальную субстанциональность души.

О соотношении души и тела писал русский философпросветитель Д. С. Аничков, выделяя три точки зрения на решение проблемы «идеалистами», «монистами» и «дуалистами». «Идеалистами, – по Дмитрию Сергеевичу, – называются те, кто хотя и допускают, что душа человеческая есть невещественная, токмо вещественное бытие мира и тел опровергают, допуская одно идеальное бытие оных». «Монистами именуются те, кои утверждают, что одно только существо находится в свете, и иное или вещественное есть, откуда и произошли материалисты (materialistae), или невещественное». «Дуалисты же (dualistae), кои утверждают, что самою вещию два существа находятся в свете сем, одно вещественное, а другое невещественное, на три разделяются класса: к первому из оных принадлежат последователи Картезиевы, утверждающие соединение души с телом чрез случайные причины, почему мнения их называются системою случайных причин (systema causarum occasionalium, vel assistentinae). Ко второму классу относятся последователи Лейбницевы, доказывающие соединение души с телом чрез предустановленное согласие, почему такое их положение и именуется системою предустановленного согласия (systema harmoniae praestabilitae). В третьем классе состоят перипатетики, доказывающие соединение души с телом чрез физическое втечение, почему такое их мнение называется системою физического втечения (systema phisici influxus)» (Там же. С. 172–173). Русский просветитель отрицал лейбницианское и картезианское понимание проблемы, поскольку взаимоотношение души и тела в них носит либо объективно-идеалистический, либо неопределенный и случайный характер. Ему ближе точка зрения перипатетиков, отвергавших представления о сверхъестественной, не связанной с материальной субстанцией, душе. Ранее неоднократно Аничков заявлял о взаимосвязи, «неразрывном сопряжении» души и тела, о зависимости душевных и познавательных процессов от телесного. В сочинении «О разных способах, теснейший союз души с телом изъясняющих» он заявил, что «тело и душа суть части сложного, теснейшим союзом совокупленные между собою» (Там же. С. 182).

Проблема человека во всем ее объеме ставится и в известном философском трактате А. Н. Радищева «О человеке, его смертности и бессмертии» (1792). В силу оригинальности и противоречивости как самого трактата, так и постановки многих вопросов, связанных с проблемой человека, рассмотрим его более подробно, не вдаваясь, однако, в анализ длительной дискуссии об определении взглядов Радищева. Мы считаем, что А. Н. Радищев был материалистом, поставившим и пытавшимся решить с учетом научных достижений животрепещущие проблемы философского знания в их специфическом антропологическом преломлении. Проблема человека, таким образом, воспринимается центральной в трактате.

Имеется достаточное количество доказательств того, что Радищев следует в рассмотрении проблемы взаимоотношения души и тела, «мысленности» и «вещественности» материализму в современной ему метафизической форме. Вместе с тем он почувствовал ограниченность последнего, заключающуюся в жесткой детерминации психических явлений, не оставляющей места активности сознания. Решение проблемы сознания, предложенное метафизическим материализмом, относится, по Радищеву, к половинчатым и в какой-то степени антигуманным. Не удивительно, что человека подобных взглядов – «О ты, доселе гласом моим вещавший», т. е. отрицающего творческую активность сознания, философ называет «тираном лютейшим, варваром неистовым, хладнокровным человеконенавидцем» (Радищев А. Н. Избр. философские произведения. М., 1952. С. 360).