Русская история. В самом сжатом очерке

«Но, — прибавляет он, — конечно кадеты не могли бы отказать в амнистии террористам (это был основной пункт расхождения, даже более серьезный, чем аграрная реформа)...». Крестьянской землей кадеты готовы были пожертвовать, но своими головами, чтобы пойти, восстановляя «порядок», под эсеровские бомбы и браунинги, — это уж дудки. И это был очень важный пункт расхождения. Для Николая бомбы и браунинги и были «настоящей революцией», как мы знаем, — террористы и были «настоящими революционерами»: кто шел против них, тот был истинно предан престолу и отечеству. Столыпин рискнул своей головой, обнаружил преданность, — отсутствие ее у кадетов было плохим предзнаменованием для их министерства.

Другим роковым для кадетов обстоятельством было то, что буржуазная интеллигенция, еще не отняв министерских портфелей у бюрократии, уже готова была из-за этих портфелей передраться... Муромцев, кадетский председатель Думы, вызвал к себе Милюкова — фактического лидера партии, но на выборах провалившегося, — и, рассказывает Милюков, «после некоторых прелиминарий прямо в упор поставил мне вопрос: кто из нас двоих будет премьером?» Шипов и тут попытался выступить в роли «честного маклера», предлагая такую комбинацию: Муромцев — премьер, а Милюков — министр иностранных дел. Но Муромцев на это ответил: «Двум медведям в одной берлоге ужиться трудно». Между тем Милюков, по отзывам наблюдавших его в то время, «смотрел уже на себя как на премьера».

Но в конце концов эти мелочи — столь однако характерные — как-нибудь сгладились бы, не сорвись кадеты на самом главном: в решительную минуту оказалось, что они вовсе не хозяева в Думе и что с их вступлением в министерство Николай ровно ничего не выигрывает.

Выяснилось это так. Под давлением дворянского съезда правительство Горемыкина—Столыпина выпустило «сообщение», гласившее, что никакого принудительного отчуждения частновладельческих земель не будет. Это было грубое вмешательство в работу Думы, еще далеко не кончившей обсуждения аграрного вопроса. «Принудительное отчуждение» стояло во всех проектах, — и вдруг министерство заявило, что как бы Дума там ни решала, а помещичьей земли все равно не тронут. Возмущенное «народное представительство» решило на «сообщение» правительства ответить «обращением к народу», опровергающим сообщение и ставящим вещи на свое место. Кадеты страшно струсили, — кадетские юристы сейчас же сообразили, что такой шаг Думы в руках Столыпина может великолепно сыграть роль формального повода для роспуска. Но настроение депутатов было таково, что восстать прямо против «обращения к народу» кадеты все же не решились. Они попробовали засаботировать «обращение», подсунуть Думе такой текст его, «главный смысл которого, — по словам представителя социал-демократической фракции, — сводился к укору народа и призыву его к спокойствию, а не к обличению тех правительственных насильников, которые делали Думу бессильной. И вот при голосовании этого странного «революционного документа», призывавшего народ к спокойствию, и произошел скандал: проект получил одни кадетские голоса (124). Правые и социал-демократы, (52) голосовали против, а 101 трудовик воздержался. Прошли уже те времена, когда эти наивные люди голосовали за кадетский адрес царю, — два месяца думских заседаний и их кое-чему научили.

Для Трепова это должно было быть ударом грома с ясного неба. Да у них вовсе нет большинства в Думе, у этих кадетов! Какой же смысл имеет их министерство? Столыпин мог торжествовать. 8 июля (старого стиля) последовал царский указ о роспуске Думы, мотивированный тем, что Дума стала вмешиваться не в свои дела. Одновременно были назначены на январь 1907 г. новые выборы. Было образовано и новое правительство; Горемыкин получил отставку, но премьером стал не Милюков, а Столыпин. Для украшения своего кабинета он опять попробовал пригласить «общественных деятелей», но теперь это до того походило на издевательство, что даже октябристы обиделись. Позднейшей политикой столыпинского кабинета они впрочем не могли быть особенно недовольны.