– Творить – значит выражать то, что есть в тебе, – говорил он.
Приехав во второй раз в 1927 году в Париж, я вспомнил о гостеприимном Шагале и со своей семьей отправился к нему. Он нас принял радушно.
Угостил обедом. Пили вино и вспоминали окрашенное цветами радуги прошлое. Шагал пил за непотухающую дружбу. Он опять вспоминал
Россию в солнечном мареве. Опять страстно и нежно говорил о Витебске, о том, что мечтает съездить на Родину.
– Мне бы только поглядеть на мои любимые заборы и деревья.
Шагал тогда работал по заданиям известного маршана Воллара над серией иллюстраций к басням Лафонтена. Это были гуаши, написанные смелой и тонкой техникой. Характерные для Шагала упрощенные формы. Поражали краски. Богатые, яркие, сияющие. Передо мной уже был парижанин, признанный маршанами и критиками. Весь мир уже знал Шагала. Его работы уже вывешивались во всех музеях. О нем и о его творчестве была уже напечатана большая литература: монографии, книги, статьи. Его называли парижским цветком, великим художником. Слава Шагала была в зените.
Шагал всегда много размышлял перед тем, как взяться за кисть. Особенно его радовали успехи палитры. Он нашел новые синие и голубые тона, глубокие, красивые, незабываемые. Работы его мне понравились, и я решил написать о нем статью.
Показывая мне свои последние вещи, он сказал:
– Как видите, я стараюсь работать в разных отраслях. Я люблю офорт, книжную иллюстрацию, театральное оформление, витражи.
Когда берешь иглу и наклоняешься над цинковой доской, все забываешь. Я всегда в труде. Как меня учил Пэн, – проговорил он радостно, но в его тоне я почувствовал, что не все его радости полноценны и длительны.
Через месяц я принес ему московский журнал «Прожектор» со статьей о его творчестве15
.Шагал обрадовался, заволновался. Несколько минут перед тем, как читать, держал журнал в руке.
– Если бы вы знали, как меня волнует все, что напоминает Россию! – и, помолчав, тихо и мягко добавил: – Как хочется поехать туда, поглядеть, что там делается…
Марк и Белла Шагалы. Париж, 1929
Прощаясь, он задержал меня в дверях.
– Возьмите что-нибудь себе на память.
Я вернулся.
– Выбирайте!
Зная, что он любит свои вещи и неохотно расстается с ними, я выбрал два скромных офорта.
– Я еще вам дам, – сказал он, несколько иллюстрированных мною книг…
На одной из них, «Провинциальной сюите» Кокто16
, он написал: «Нюренбергу, дружески на память стольких лет. Марк Шагал. Булонь, 1928 год».Стоя уже у дверей, я вспомнил о его жене, о которой слышал много хорошего, светлого.
Парижские художники жену Марка называли «лучшим другом Шагала». «У нее ясный ум, – говорили они, – и доброе сердце». Все, кто ее знал, питали к ней искреннее уважение. Я поглядел на нее, на ее светящиеся приветливостью глаза, мягкую улыбку, вернулся к ней и, вторично пожав ее небольшую теплую руку, сказал:
– Художники мне рассказывали, что вы всегда помогали Марку… примите от меня и ваших друзей сердечное спасибо!
Она покраснела и, улыбаясь, сказала:
– Это долг каждого настоящего друга. <…>
Опубл.:
6. А.Я. Быховский
Александр Быховский. Автопортрет. 1918. Б., уголь. 27,2х20. ГМИИ
<…> В тот памятный день было солнечно, конец лета, окна раскрыты. В большом зале Якова Фабиановича17
шел непримиримый спор между Эльяшевым и Эфросом. Не нравился Эфросу портрет Переца скульптора Стража. А Эльяшев его защищал. Мы внимательно следили за перепалкой, Вдруг неожиданно появилась Белла. Дискуссия, разумеется, прекратилась, и теперь для всех нас было бесспорным, что эта молодая женщина необычна. А мы ведь тогда не знали, что Шагал женат18. Надо сказать, что эта область для каждого из нас, тогда молодых, была неприкасаемой. <…> От Беллы исходило нечто буйное, праздничное.<…> Белла сама с увлечением рассказывала, разумеется, больше о Шагале. Она верила в его талант[41]
. Она даже как-то сказала: «Памятник, который поставят Шагалу, – это же и мне». Памятник Шагалу ставят. Это хорошо. Но Беллы уже нет. Как почти и всей той восторженной молодежи, которая с радостью ходила в дом Я.Ф., к этому любезному шутнику, к человеку маленького роста, с бронзовой бородой, с густым голосом, с дальним прицелом, который с восхищением рассматривал тогда полотна Шагала. <…>7. М.М. Лерман
<…> Мне посчастливилось учиться в Витебском художественно-декоративном училище[42]
, созданном в 1918 году Марком Шагалом19.