Те, кто не состоял в «Уновисе», занимались либо в мастерской Шагала, либо Пэна. Все были ультрареволюционно настроены и мечтали о новых путях в искусстве, особенно после экскурсии в Москву, где удалось побывать не только в Третьяковской галерее, но и познакомиться с собраниями Щукина и Морозова. На устраиваемых теоретических дискуссиях Малевич вел агитацию против шагаловского взгляда на искусство и его методики преподавания. Он утверждал, что живопись отжила свой век и урбанизация постепенно вытеснит роль цвета (он для этого приводил такой пример: в городах предпочитают одеваться в черно-белые одежды, в деревнях – в цветные). Малевич умел мобилизовать своих единомышленников, вовлечь в орбиту своего влияния людей совершенно, казалось бы, иной ориентации. Многие студенты стали переходить в его мастерскую. Такой поворот событий еще более обострил отношения между двумя ведущими мастерами. Шагал поначалу не придавал значения разгорающемуся конфликту, он не был опытен в «групповой борьбе», в которой Малевич был очень силен и не стеснялся в приемах. Все это заставило Шагала покинуть училище и уехать в Москву. <…>
По-видимому, не только конфликтом с Малевичем объясняется то, что Шагал покинул училище. Однако именно отъезд из Витебска стал первым шагом, который привел Шагала к такому долгому и мучительному для него расставанию с Родиной.
Живя за границей, Шагал никогда не порывал с родной землей, об этом свидетельствуют его интервью, опубликованные письма. Я не знаю, чьим злым пером написаны строки в Советском энциклопедическом словаре и Популярной художественной энциклопедии «Шагал Марк, французский живописец и график»32
. Марк Шагал – наш соотечественник, неотъемлемая часть нашей многонациональной культуры, унаследовавший в своем творчестве и жизни лучшие традиции отечественной демократической интеллигенции. И я счастлив, что именно как нашего великого Соотечественника чествует Шагала советская общественность в день 100-летия со дня его рождения.8. С.М. Гершов
Если говорить о себе, то надо прямо сказать, что род мой не из Парижа. Мое детство прошло в городе Витебске, в том самом, где жил будущий знаменитый художник Марк Шагал со своими родителями. Учили меня, конечно, не занятиям художеством. Его не считали профессией. Готовили меня в раввины, так что мне известно, что такое ночные бдения на хорах синагоги, где такие же, как я, ешиботники часами просиживали над талмудом. Но я был весь во власти бесконечного рисования, так что если эти фолианты где-то существуют, то они обретают новую ценность: на полях множества страниц талмуда я оставил свой след в рисунках.
Учение продолжалось почти три года. Потом приехала грузовая машина с тремя хлопцами из еврейской секции «Бунд», нагрузили фолиантами кузов, то есть их просто конфисковали, а нас, нескольких ешиботников, просто выгнали. На этом кончилась моя эпопея изучения талмуда на предмет пополнения мудрецов еще одной персоной. Случившаяся революция 17-го года внесла свои коррективы во все мелочи жизни и в том числе в одну из них, связанную с духовностью: не миновал я прохождения общеобразовательных предметов в бывшем реальном училище. <…>
Тогда в послереволюционном Витебске появлялись картины Марка Шагала. Появлялись в тишине грязных улочек, в шумной толчее базара, буквально на глазах недоумевающих зрителей: торговцев, кустарей, мясников и прочих. Представьте себе – среди этой толпы, увлеченной своим привычным делом, покупкой, продажей, какой-то бездельник рисует «карты» (так называли витебские обыватели картины).
Занятые люди проходят мимо, а бездельники обязательно остановятся, и начнется обмен мнениями. А два еврея вместе – уже толпа, и стоит шум. Спор может продолжаться неизвестно сколько, потому что все это было недоступно и непонятно. Конечно, Шагал работал и у себя в мастерской. Мы, ученики художественного училища, это видели. Да, художественное училище в Витебске. Если идти от Замковой (главная улица) вниз по Гоголевской, за казармами в переулке направо увидите: стоит белый с колоннами одноэтажный особняк, как его называли, дом Вишняка33
.