Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Я говорю о первой картине Шагала, которую я увидала в самом начале тридцатых годов в кабинете Жюля Сюпервьеля; такую легкую, в воздухе висящую, корову лилового цвета. «Да, Сюпервьель очень любил мою живопись». Вспоминаем и о Блезе Сандраре, о других его друзьях, которых я знала и не знала.

– А что почувствовали Вы, вернувшись в Россию?

– Волнение, конечно.

– Как прошла Ваша выставка, что говорили посетители?

Шагал смеется:

– Было послано 350 личных приглашений, а на выставку пришло около трех тысяч. Люди приезжали из разных городов. Услышать, что они говорили, было невозможно. Нас чуть не смело, несмотря на наряд милиции. Я думаю, что речи мин[истра] культуры Фурцевой и моего ответа – тоже никто не слышал. Но что меня особенно тронуло – это то, что многие посетители пришли с букетами цветов, не купленных, а сорванных в своих садах: сирень и другие, самые чудесные русские цветы. Потом я побывал в Переделкине и там опять восхитился природой, ведь нигде на свете нет таких запахов, как в России. Я очень люблю Левитана, ведь он, как никто, отобразил русскую природу.

На улицах, когда нас узнавали, тоже подходили незнакомые и тоже протягивали букеты цветов. И подарками нас забросали. Нам дали целый апартамент в гостинице «Россия», и секретаршу, и автомобиль с шофером.

– Автомобиль был «Чайка», но поэтический Шагал всегда называл его «Фиалкой», – вставила его жена.

– В гостиницу тоже приходило много народу, но не все смогли попасть ко мне. Из Витебска приехал совсем молодой поэт, 20 лет, он добился все же свидания со мной и дал мне свою тетрадку с рукописными стихами. Люди сведущие говорят, что хорошие.

Были, конечно, и официальные приемы. Банкет в Кремле на 30 человек с представителями всех видов искусства. Не помню, кто был от писателей, от балета – Майя Плисецкая, от музыкантов – Хачатурян.

– Ведь мы были всего дней семь в СССР¹⁷¹. Из них два в Ленинграде, – пояснила Валентина Шагал. – Такой калейдоскоп лиц, что всех не запомнишь.

– А в Ленинграде живут еще две мои сестры (из шести), пережившие осаду Ленинграда.

– В Витебске не были?

– Нет, утомительно, все-таки! В Москве побывали в Кремлевских соборах. Многие церкви теперь реставрируются. Строят новые здания для Третьяковской галереи…

– После выставки будут Ваши картины выставлены перманентно в каком-нибудь музее?

– Не знаю. В Москве осталась моя театральная роспись, только она не была подписана. Вот ее принесли в Третьяковскую, развернули, я подписал, ее опять свернули.

Выходили мы мало, но побывали в театре, на балете («Спартак»), на концерте. Нигде в мире не видели мы такой любви к чтению, к искусствам, как в России. Несмотря на то, что у всех там телевизоры, все ходят с книжками, читают в скверах, в садах, в метро. Как они слушают музыку, это просто надо увидеть и почувствовать… Всей душой, как будто бы они на священнодействии. И в театре то же самое. Такая тяга, такое уважение к культуре, прямо удивительно и трогательно.

– Как только я приехала в Ниццу, я сразу же пошла в Ваш музей. Никто лучше самого художника, писателя или поэта не может объяснить свое творчество, а Вы написали, отказываясь комментировать свой библейский ансамбль: «Не мне его комментировать. Произведения искусства говорят сами за себя»¹⁷². Это правда, но все же Вы знаете, для чего, почему Вы выбрали эту тему – вернее, почему эта тема вам так близка?

– Я неверующий, – говорит Марк Шагал, – но Библия мне кажется самым большим источником поэзии всех времен.

Я прибавляю: и источником нашей цивилизации; живопись, краски – вдохновлены любовью. Если всякая жизнь идет непреодолимо к своему концу, не должны ли мы, пока живем, раскрашивать ее красками любви и надежды? В этой любви скрыта социальная логика жизни и корень всякой религии.

То же самое написал Шагал и для открытия выставки: «В искусстве и в жизни все возможно, если основано на любви».

Я говорю, что когда я вошла в концертный зал, в синее его сияние, то почувствовала какое-то успокоение.

Это обрадовало Шагала:

– Правда? Это очень важно! За исключением больших картин – гуаши и офорты будут потом убраны, там будут происходить другие выставки. Это не только музей Шагала, но я хотел бы, чтобы он стал духовным очагом для всех, кто захочет. Вот сейчас приготавливается выставка при участии французских музеев на тему «Вокруг царя Давида». Будут, вероятно, и концерты.

– Чудесная тема, – говорю я, – но все-таки если Вы в Вашем искусстве и в Вашем отношении к миру движимы любовью, то ведь это – религиозное чувство, и Ваше желание создать духовный центр в музее Шагала тоже акт веры.

Но Шагал повторяет:

– Я неверующий, но если мое искусство вдохновляет верующих – это прекрасно.

Он встает для предвечерней прогулки: «А то спать не буду», – и уходит один в парк.

Шаховская З.А. У Шагала // Русская мысль (Париж). 1973. № 2969. Октябрь.

Перепеч.: Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. М., 1991. С. 299–302.

36. П.А. Абрасимов