Русская колыбельная

Сейчас же она просто слушала его, время от времени прикладываясь к сигарете, зажигая её снова, если затухла, ведь хороший табак не портят пропиткой.

А Альберт всё говорил и говорил о том, что Пилипчик требует сдаться, не пытаться поставить окончательный диагноз, о том, что говорил ему Зильберман, о том, что сеанс с Адкинсом вышел не таким, как он, Альберт, хотел. Более коротким, более спутанным.

— Ну? — наконец сказала Лин, когда, перед самым главным, Альберт замолчал. — Чего дальше? Вижу, что это ещё не всё.

— А… — Альберт открыл рот и поперхнулся. — Воды, пожалуйста. Можно?

Недовольно вздохнув, Лин поднялась и вышла в кухню. Альберт же думал, соврать, или просто умолчать, а может…

— Держи, — Лин ткнула ему в руки стакан воды со льдом. — Я туда плюнула, если что.

— Ха, — Альберт неискренне усмехнулся и выпил воду одним глотком. — Спасибо.

— Так что там у тебя дальше? Ну?

— Он…

Альберт ещё немного помялся, но, конечно, скрывать было невозможно.

Да он и не хотел.

— Он прочувствовал меня больше, чем я его, Лин.

Зная, что Лин будет смеяться над его техникой визуализации, он рассказал про прощупывание Адкинса, про свои мысли–щупальца с клювами кальмаров, которые оказались бессильны перед могучим хтоническим нечто чего–то, что хлынуло на него от Аурея.

— Вот, — только после этого Альберт смог замолчать, хотя, тут же, добавил ещё кое–что. — Он назвал это «беспомощностью». Он знал, что я ощутил это в его чувствах. И знал, что нечто подобное я ощущал сам.

Альберт ожидал от жены чего угодно, но только не ленивого щелчка зажигалкой, чтобы закурить ещё одну сигарету, и спокойного:

— Ага, понятно. Ну ты меня и напугал, придурок. Я уж думала, что у тебя что–то действительно серьёзное.

— Что?! — кровь хлынула Альберту в лицо, он дёрнулся. — Да я же… я же… — он никак не мог найти слов.

— Что «я же»? Всего через сутки после фанейротима решил провести сеанс, ну, вот и получай. Простая обратная эмпатология.

— Но раньше такого никогда не было!

— Первый раз в жизни наш золотой мальчик, лучший эмпатолог выпуска, навалил себе в штаны, — пожала плечами Лин и с лёгкой усмешкой выдохнула табачный дым. — Ну, как ощущения?

— Ты… ты не понимаешь! — Альберт еле удержался от желания бросить пустой стакан в пол.

— Полностью — конечно не понимаю, — покладисто согласилась Лин. — А в остальном понимаю. Слушай сюда, придурок, — она быстро приблизила своё лицо к лицу мужа и легко чмокнула его в губы. — У тебя ни разу не было таких пациентов. Ни разу в жизни ты не проводил эмпатологию убийцы, да ещё и верующего. Я уверена, его мозги — это что–то с чем–то. Неудивительно, что тебя накрыло.

Альберт молчал.

— Тем более, — увесисто подытожила свою речь Лин. — Всего через сутки после фанейротима.

— Но… Я… — Альберт почувствовал, что ему стало немного легче, и уже даже не спорил.

— Обосрался! — Лин вскочила с дивана и, приложив ладони ко рту, проскандировала. — О–бос–рал-ся! Ха–ха! С присвистом. Как ощущения, мистер отличник?

Альберт тоже поднялся, подойдя к жене вплотную. Она сделала лёгкий, дразнящий шажок назад, и выдохнула сигаретный дым прямо ему в лицо.

Всё прошедшее, неудачный сеанс и волнения сразу стали далёкими, смешными и не стоящим переживаний.

— Какая же ты задница! — сказал Альберт и поцеловал жену.

— М–м–м! Легче стало?

Ответил Альберт не сразу. Табачным дыханием Лин надышаться невозможно.

— Стало. Прости, что я вот это вот всё… перепаниковал.

— А–а–а… — Лин вставила сигарету в губы Альберту и тот послушно затянулся. — Бывает. Все через это проходили ещё в университете. Кроме тебя, конечно. С боевым крещением. Может и правда забьёшь на этого Адкинса тогда, если там такой мрачняк?

Улыбнувшись, Альберт покачал головой, теперь уже сам выдохнув дым в лицо жене.

— Нет. Теперь я просто обязан разобраться. Странные ощущения, но я не сдамся.

— Приятно, да? — Лин опять его поцеловала. — Чувствуешь их? До этого тебе всё слишком легко давалось, а теперь нет. Знаешь, что это такое? Это амбиции.

Оттолкнув мужа, Лин сделала шаг в сторону кухни.

— Теперь–то мы уже можем поесть?

Готовить Лин умела не особенно хорошо, но Альберта вполне это устраивало. Воспрянувший духом после разговора, он поел с особенным удовольствием.

— И всё–таки, — сказал он, когда дело подошло к чаю, — почему? Почему он меня пересилил?

— Я не думаю, что это нужное слово — «пересилил», — ответила Лин. — Он убийца. Верующий. Судя по тому, что жену из–за прерванной миллиард лет назад беременности убил — вообще отбитый фанатик. Психика такого ригидна до ужаса. Эмоции соответствующие. Удивительно было бы, если бы тебя не накрыло.

Альберт цокнул языком и недоверчиво покачал головой.

— Я не почувствовал особой ригидности. И я же говорил: про аборт — ложь. Эмпатология темы семьи была положительной.

— Во–первых, ты провёл короткий сеанс. А во–вторых, тебя ударило в обратную. Ты вполне мог что–то не так воспринять.

— Правда… — задумчиво ответил Альберт. — И всё–таки… Глянуть бы снова дело. Но я оставил его на работе. Перепаниковал.

Лин вздохнула и закатила глаза.

— Придурок.