Русская колыбельная

Выпускной. Диплом с отличием. Альберт–наблюдающий смотрел, как он, в чёрной мантии, с шапочкой на голове, выходит на сцену и получает диплом, а ректор читает речь, перечисляет его заслуги. Смотрели из зала родители. Смотрела Лин и улыбалась. Была ли она за него счастлива? Альберт–наблюдатель знал, что была. И был счастлив сам.

Щелчок.

Оак Мэдоу. Пилипчик, пожимающий ему руку в первый рабочий день. Приятно, тоже приятно. Особенное отношение к себе всегда радовало Альберта.

Щелчок.

Пациенты. Сначала очень простые, потом больные по–настоящему, с просто странной, или даже вовсе искалеченной психикой. Всем, всем им Альберт смог помочь, справился с самыми серьезными делами, которые на него возлагали.

Щелчок.

Успех. Ровное плато. Альберт–наблюдающий смотрел, как день за днём вон приезжает на работу и уезжает с неё, и ничего не происходит. Смотрел, как понемногу задерживается на работе дольше, а уезжает раньше, сам не зная, — тогда не зная, — почему, но теперь–то видя это полностью.

Щелчок.

Щелчок.

Щелчок.

Щелчок.

Ничего, ничего нового.

Щелчок.

Аурей Джебедайя Адкинс.

Альберт–наблюдающий будто бы снова оказался в кабинете с дубовым столом такими же стенами, только теперь в вырвиглазной, «опасной» униформе, прикованным к столу. А Аурей зачем–то прикреплял ему к вискам липучки, да и к своим тоже.

«Почему вы так беспомощны?», — спросил Аурей, — «Что вы потеряли?», — спросил Аурей, — «Что вы потеряли?», — переспросил он.

И Альберт–наблюдающий не мог ответить.

«Посмотрите на себя, вы думаете, что вы — это что–то хорошее? Вы убили!», — сказал Аурей, — «Вы — убийца!».

Альберт–наблюдающий хотел ответить, что не убивал, о каком вообще убийстве идёт речь? Но, как часто бывает во снах, рот у него не открывался, и тело не двигалось.

«Убийца!», — повторил Аурей, а потом, сделав неуловимое движение плечами, он поплыл едкой дымкой и растворился, превратился в трёх Альбертов: один Альберт — чёрный, другой — обычный, а третий такой же, как и Аурей перед своим растроением, в тумане, в дымке.

Обычный Альберт — в маске. Альберт–наблюдающий захотел потянуться к маске, снять её, но та упала сама, и под этой маской не нашлось лица.

Чёрный Альберт — мрачен и чёрен, так мрачен и чёрен, что выделялся даже на фоне тьмы, окружающей Альберта–наблюдающего.

А Альберт в дымке растворился, как только Альберт–наблюдающий подумал о нём, потому что на самом деле никакого Альберта в дымке и не было.

«Вы виновны!», — прогремел голос Аурея — «Виновны!»

Альберт–наблюдающий чуть не закричал и проснулся.

Часы отсвечивали шесть вечера.

Лин спала рядом, спокойно дышала, лёжа на боку, лицом к мужу. Альберт повернулся к ней и посмотрел в её лицо, безмятежное и прекрасное, коснулся её губ и встал с кровати.

Только сейчас он понял, что за ночь ужасно пропотел, одежда пропиталась потом почти насквозь. Альберт разделся, дошёл до ванной и кинул её в стиральную машинку. А после зашёл в душ.

Голова у него всё ещё гудела из–за сна и усталости, и мрак из мыслей никуда не ушёл, новсе же Альберт чувствовал себя немного лучше. Он добрых тридцать минут простоял в душе, просто наслаждаясь покоем и горячей водой. Десять минут — закрыв уши ладонями, чтобы звук воды стал глухим, как бы далёким. Это успокаивало. Альберт знал, что это подсознательное.

Когда он вышел из душа, Лин уже хлопотала на кухне.

— Ой, посмотрите, кто это тут у нас! — сказала она, держа в губах неприкуренную сигарету. — Ха, член, — указала пальцем, ведь Альберт не был одет.

— Ха, член, — отозвался он скорее по обязанности, чем искренне. — Мне всю ночь такое снилось…

— Да я знаю, кряхтел, ворочался и стонал. Интересно, что они в эти свои жаропонижающие штуки добавляют…

Альберт молчал, глядя на дурачащуюся жену.

— Ладно–ладно, — та, видимо, неверно истолковала его молчание. — Я правда волновалась вот и вогнала тебе больше, чем нужно. Зато ты хорошо поспал. Почти сутки. Что тебе снилось–то? — с интересом поинтересовалась Лин, подойдя к Альберту ближе, одновременно нащупав на столе зажигалку.

— Точно не скажу, — ответил Альберт, потому что сон помнил плохо. — Но вроде что–то фрейдистское. И связанное с Адкинсом.

Он тут же пожалел, что упомянул пациента. Всколыхнулся мрак.

Лин, сделавшая особенно глубокую затяжку, округлила глаза.

— А вот об этом я хотела поговорить.

Зашумел чайник. Лин широко шагнула и оказалась у плиты отключила чайник, разлила чай по чашкам.

— Ты не думаешь, что как–то слишком уж… ну, со всем этим делом?

— Что? — Альберт сделал вид, что ничего не понимает, хотя всё на самом деле понимал.

— Не «что», чтоб тебя! — чуть повысила голос Лин. — Ты доработался до жара и потери сознания! По–твоему, это нормально?

— Это фанейротим… — неуверенно ответил Альберт. — Я слишком остро реагирую…

— Мне всё равно, фанейротим или нет. Я хочу сказать, что ты слишком…

Лин вскрикнула, потому что, размахивая рукой, едва не влепила сигарету в стену. Злобно её затушив, она, как ни странно, слегка успокоилась, и заговорила уже не так эмоционально: