Русская колыбельная

Холодный воздух немного остудил больную голову Альберта, и тот всё–таки немного успокоился. Подойдя к машине, быстро открыл дверь, сел внутрь, нажал на кнопку зажигания.

Ничего не произошло. Не было мягкого рычания двигателя, наоборот, он как–то тонко проскрипел и затих. Альберт снова и снова нажимал кнопку, двигатель снова и снова хрипел, пока наконец не перестал реагировать вовсе.

— Чтоб тебя…

Альберт ощутил тягостное чувство удовлетворённости. Всё произошло так, как он того и заслуживает. Как же иначе. Он прислонился к рулю лбом, опустив голову, и глухо завыл, близкий к тому, чтобы разрыдаться.

В окно постучали.

— Альберт? — послышался тихий и глухой голос Зильбермана.

Альберт быстро поднял голову и открыл дверь, удивившись встрече со старым врачом.

— Всё в порядке?

— Машина… не знаю, что… — Альберт запоздало осознал, что Зильберман, в отличие от него, уезжает с работы в положенное время, и нет ничего удивительного, что он на стоянке. — Сломалась. Такси буду вызывать, думаю.

— Такси? Альберт, зачем? Я живу не так уж и далеко от вас, — улыбнулся Исайя. — Пойдёмте! Я подвезу вас!

Альберт почему–то ждал подвоха, понимая, что странные мысли — последствия стресса. Думая отказаться, он всё–таки вышел из машины, не забыв и папку с делом Адкинса.

Зильберман приглашающе указал рукой к своему лёгкому вседорожнику.

— Я вас ещё раньше окликнуть хотел, но вы уж больно быстро шли, — говорил Исайя по пути к машине. — А потом гляжу, сели, а не заводитесь. Не расстраивайтесь вы так, — успокаивающе сказал он, открывая дверь. — Сломалась и сломалась, у каждого бывает!

— Да… конечно… — Альберт сел на пассажирское сиденье и попытался расслабиться.

Оно оказалось удобным, уж явно лучше, чем сиденья в его машине. Должность одного из ведущих психиатров Оак Мэдоу оплачивалась выше должности рядового эмпатолога.

— Вы что–то рано сегодня, Альберт. Чего это так?

Двигатель работал почти неслышно, машина быстро прогрелась, Альберт обмяк на сиденье, безучастно глядя в окно.

— Устал из–за Адкинса, — врать почти не пришлось. — Очень.

— Ох… — Зильберман щёлкнул кнопкой, включая музыку, и тут же убавил громкость. — Колтрейн. Вы не против, надеюсь…

— Конечно, — Альберту было всё равно, музыку он и так почти не слышал, кажется, играл джаз.

— Дело Адкинса, — продолжил Зильберман, следя за дорогой, но поблёскивая очками и в сторону Альберта тоже. — Я совершенно никак не могу пробиться дальше того, о чём вам уже говорил. Мы ходим вокруг да около, ничто, с чем я привык работать, не помогает.

— Правда?

Зильберман быстро–быстро закивал.

— Я даже — смешно сказать! — решил попробовать что–то из тех ещё, старых времён, — захихикал он. — Когнитивные методики, Сонди, MMPI даже… Ничего не добился.

Альберт невольно заинтересовался, хотя и ответил слабым, безучастным голосом:

— Может он уж имел с ними дело?

— Не похоже. Хотя, конечно, всё может быть. — Зильберман надул щёки и выдохнул, покачивая головой. — Вот так вот. А что у вас? Быть может эта ваша эмпатология более эффективна?

Ответил Альберт не сразу, ведь рассказать правду о том, что не справляется с пациентом, он просто не мог. Зильберман терпеливо ждал. Они почти доехали до выезда на дорогу к центру Куара–Нуво, когда Альберт заговорил:

— Всё крутится вокруг того, что он называет беспомощностью, доктор, — и рассказал всё, что произошло на сеансе, за исключением собственной реакции.

Зильберман выслушал его очень внимательно, Альберт описывал произошедшее подробно, упирая на детали. Вседорожник старого врача съехал с центра и встал в пробке по направлению к спальным районам, когда Альберт наконец сказал:

— Вот так вот… и что же, что скажете?

— Затянувшийся кризис среднего возраста. Настолько просто, что вполне может оказаться правдой, — отозвался Зильберман, постукивая ладонями по рулю. — У самых мрачных и ужасных действий очень часто бывают такие банальные предпосылки.

— Думаете? — заинтересовался Альберт, к этому моменту уже втянувшийся в разговор окончательно, успокоенный вечерней дорожной рутиной.

— Садиста или мазохиста третируют в детстве… — машина Зильбермана двинулась, пробка понемногу начала рассасываться. — Сексуальный маньяк подглядывает за занимающимися сексом родителями. Казалось бы, простые действия, но какой ворох сложных связей и взаимодействий они рождают! Человеческая психика — тончайшая вещь. К тому же…

Зильберман замолчал, сосредоточившись на дороге — люди шныряли туда и сюда, переходя в неположенных местах. Альберт ждал сколько мог и, не дождавшись ответа, нетерпеливо спросил?

— Что «к тому же»?

— Извините… к тому же, это понятное мне чувство. Вам–то и тридцати нет, а я… Понимаете, — Зильберман прищурился в напряжении мысли. — Удачный брак. Любимая работа. Всё это тянется и тянется. Любовь сладка, работа приносит удовольствие, это прекрасно, так?

— Так, — через комок в горле ответил Альберт.