Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Меняется в первую очередь образ поэта, с которым соотносит себя Батюшков. Если в ранних стихах это легкомысленный поэт-ребенок, который играет жизнью и стихами, стараясь извлечь из всего минутное наслаждение, то теперь это вдумчивый созерцатель, для которого самым драгоценным в душевной жизни становится не шумное веселье, а «сладкая задумчивость» и «память сердца». Программным стихотворением Батюшкова позднего периода становится большая элегия «Умирающий Тасс». Изображая последние дни великого итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо, Батюшков в какой-то степени соотносил свою личность с личностью автора «Освобожденного Иерусалима». Не случайно он подчеркивает тот факт, что Тассо был, подобно нашему поэту, рано лишен матери и испытал в связи с этим глубокое потрясение. Итальянский поэт изображен в тот момент своей жизни, когда, давно уже забытый, нищий и больной, он умирает в монастырской келии и вдруг удостаивается высочайшего внимания: Папа Римский присылает ему лавровый венок первого поэта. Но суетная слава уже не прельщает Тассо, его душа обращена к вечности, он, созерцая заходящее солнце, восклицает:

Смотрите…
Как царь светил на западе пылает!
Он, он зовет меня к безоблачным странам,
Где вечное Светило засияет[64]

.

Умирающий поэт благоговейно целует крест и, вновь обратившись мыслью к миру небесному, говорит друзьям:

Земное гибнет все… и слава, и венец…
Искусств и муз творенья величавы:
Но там все вечное, как вечен сам Творец,
Податель нам венца небренной славы!
Там все великое, чем дух питался мой,
Чем я дышал от самой колыбели[65]

.

Поэт для позднего Батюшкова призван к возвышенному, неземному созерцанию, его дух должен вознестись выше земного праха, выше своей эмпирической личности. Таким образом, апологет легкой поэзии, активный противник витийственной поэзии архаистов встает на точку зрения, близкую его литературным врагам. Друзья Батюшкова с неудовольствием заметили его новые склонности. Особенно негодовал Вяземский. «Батюшков стал капуцинить»[66], – иронично замечал он. А в письме к самому поэту он упрекал своего корреспондента, метко определяя внутреннюю перемену в его душе: «Ох, Батюшков, ты меня бесишь! Рожденный любезным повесою, ты лезешь в скучные колпаки; рожденный мотыльком, что за охота проситься тебе в филины»[67].

Характерно, что Батюшков сознательно отказывается от литературной полемики, не желая публиковать свое сатирическое «Видение на брегах Леты», где он за несколько лет до того высмеял литераторов противоположного направления. Идеологические разногласия не имеют теперь для него такой остроты, а осторожное, трепетное отношение к личности другого человека выходит на первый план. Отказываясь от публикации этого стихотворения, он писал: «“Лету” ни за миллион не напечатаю; в этом стою непоколебимо, пока у меня будет совесть, рассудок и сердце»[68].

Если в ранней лирике Батюшкова при всей простоте и легкости стиха тематика и образность продиктованы нередко той условной артистической маской, которую надел на себя молодой поэт, то стихи после 1812 года стали отражать подлинный духовно-душевный опыт, выстраданный им в нелегких обстоятельствах того времени. В первую очередь это, конечно, опыт религиозный. Не случайно вслед за стихотворным посвящением в первом, и единственном, сборнике Батюшкова «Опыты в стихах и прозе» идет стихотворение «Надежда». Главная тема этого стихотворения – живое чувство Промысла Божьего, Который вел поэта через трудные военные годы и житейские испытания. «Доверенность к Творцу» – вот то чувство, которое становится теперь наиболее значимым для Батюшкова. Он ясно осознает присутствие в своей жизни благой руки Бога, Который вел его «от юных дней к добру стезею потаенной»[69]. Подобно своему литературному кумиру – Тассо, он также устремляется душой к вечности и чает «лучшей жизни». Заканчивая стихотворение,

Батюшков восклицает:
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струей небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье? [70]