Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Именно мистическая встреча с душой почившего становится темой стихотворения «Тень друга». В нем Батюшков описывает, очевидно, и в самом деле бывшее ему видение, которое посетило его на корабле во время плавания по Северному морю. Лирический герой стихотворения видит своего убитого друга в радостносветлом обличье, его лицо, «как утро майское, веселием цвело»[76]. Это видение не имеет в себе ничего жуткого, оно вселяет в сердце лирического героя веру в бессмертие и светлую надежду на грядущую окончательную встречу с тем «горним духом», каким стал его друг. Характерны общая тональность и настроение этого стихотворения. Лирический герой изображен в созерцательном состоянии «сладкой задумчивости», он погружен в тихие воспоминания, и все его существо находится в этой своеобразной медитации. Сам строй стиха – медленные и плавные шестистопные ямбы, ненавязчивые музыкальные аллитерации, приподнятая поэтическая лексика – передают возвышенно-созерцательное состояние, на фоне которого вполне органично возникает таинственное видение. Мистическая встреча с другом, описанная в стихотворении, явилась важнейшим подтверждением подлинности того восприятия дружбы, которое культивировали литераторы начала XIX века. Батюшков сознательно обращается не к абстрактным рассуждениям и поэтическим метафорам, а к описанию подлинного события и живого духовного опыта. Поэзия в самом деле становится дневником, летописью духовного мира поэта.

Другая, важнейшая, тема русской поэзии золотого века – это, конечно, тема любви. Чувство влюбленности, с которого в Петровскую эпоху снято было табу, не получило достаточно яркого, личностного выражения в XVIII веке. Переведенные Тредиаковским песенки из романа «Езда на остров Любви» – только неуклюжие упражнения на заданную тему, а «Любовные элегии» Сумарокова – попытка дать образец излияний любовных чувств по канонам классицизма. Ни у кого из поэтов прежнего века личное любовное чувство, конкретная история любви не стали материалом литературных произведений. Только в начале XIX столетия русские поэты пошли на сближение жизни и творчества. Первыми, кто написал стихи, посвященные конкретным возлюбленным и созданные под впечатлением подлинного любовного чувства, были Батюшков и Жуковский.

У Батюшкова это в первую очередь стихотворение «Воспоминания» 1815 года, в котором отразилось трагическое возвышенное чувство поэта по отношению к Анне Фурман. Его возлюбленная была воспитанницей известного мецената и благодетеля, президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Его большой дом в Петербурге был полон родственниками, приживалами и приживалками, а гостеприимная усадьба Приютино нередко вмещала несколько десятков гостей. Батюшков, приходившийся Оленину дальним родственником, нашел в нем покровителя и старшего друга. Еще до войны 1812 года он познакомился с Фурман в доме Оленина, полюбил девушку и смел надеяться на взаимность. Радушный хозяин обещал Батюшкову отдать за него свою воспитанницу, она готова была смиренно покориться, не выказывая при этом горячей склонности к поэту. Дело шло к браку, но военные события заставили Батюшкова сначала покинуть Петербург, а потом и вовсе пределы России. Но все эти долгие месяцы он свято хранил в сердце возвышенную любовь к избраннице и после окончания военной кампании надеялся на осуществление своей мечты. Однако вернувшись в столицу и встретившись с Фурман, Батюшков с печальной ясностью понял, что она не разделяет его пылкого чувства, хотя и не хочет идти против воли своего покровителя Оленина, который радовался возможному браку любимой воспитанницы и одинокого неприкаянного поэта.

Батюшков оказался на распутье. Его убеждали, что не стоит обращать внимание на сентиментальные чувства, и что, не испытывая особенной склонности к нему сейчас, невеста непременно полюбит его впоследствии. Но поэт ждал от возлюбленной ответного чувства и не хотел насильственного соединения. Пойти на этот брак значило для него поступить против совести и погубить и любимое существо, и самого себя. «Я не могу постигнуть добродетели, – писал он в то время, – основанной на исключительной любви к самому себе. Напротив того, добродетель есть пожертвование добровольное какой-нибудь выгодой. Она есть отречение от самого себя»[77].