Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Высказывался Белый и о музыкальности чеховского стиля, считая, что «музыкальны» его пьесы: «За это ручается их символизм, ибо символ всегда музыкален в общем смысле»[305].

Вернемся однако к блоковскому сопоставлению Чехова и живописца Беллини. Искусствоведы, изучавшие живопись Ренессанса, отмечали в творчестве Беллини (разумеется, вне каких-либо сравнений с Чеховым) «глубину чувств, лирическую проникновенность и благородную сдержанность»[306]. Тем самым в произведениях живописца в качестве основных, важнейших выделялись те качества, которые в литературе заложены в основу целого жанрово-смыслового образования, а именно – лирической поэзии. С другой стороны, отсутствие аффектов («благородная сдержанность») и особенно углубленный лиризм мировосприятия почти неизменно отмечаются исследователями чеховского стиля. Роднит Чехова с Беллини и та общая им духовность, та тяга к изображению универсума, которая, кстати, творчество Беллини делает интересным и для людей слабо разбирающихся в религиозной конкретике его произведений. Белый же, говоря о Чехове, настойчиво подчеркивает то, как «отразилось вечное в его образах», хотя Чехов, казалось бы, лишь «смотрел и видел» бытовую действительность[307].

Но опять-таки Чехова резонно сопоставлять не только с ренессансным Беллини. Лиризм, отсутствие аффектов, а вдобавок краткость, компактность в сочетании с колоссальной внутренней смысловой насыщенностью характерны для произведений Чехова. Однако чеховский современник, композитор А.Н. Скрябин, тоже придавал своим творениям именно эти качества! А высказывание А.К. Глазунова о 4-й сонате Скрябина поразительно напоминает высказывания современников о рассказах Чехова: соната, по словам Глазунова, «преисполнена упоительных красот и мысли в ней выражены с необычной ясностью и сжатостью»[308]. Итак, с одной стороны, величавость, благородство и лиризм, которые сродни лучшим полотнам Ренессанса, а с другой – ясность и сжатость, напоминающие о новейших поисках музыки грани XIX – XX вв. И одновременно – проза, послужившая объектом литературного ученичества для поэтов – причем таких крупных, как Блок, А. Белый и Маяковский.

Далее, несмотря на заманчивую яркость сопоставлений чеховской манеры письма с другими искусствами – с живописью и музыкой, нельзя не отметить, что применительно к данному писателю эти аналогии в русле понятия «синтез искусств» до известной степени несовершенны. Литературных «симфоний» (или литературных «сонат») в том жанрово-конкретном смысле, который характерен для исканий того же Белого, Чехов все-таки создавать не стремился. С другой стороны, и Белый, и другие авторы, в разгар серебряного века стремившиеся к синтезу искусств, усилия свои сосредоточивали, как подтвердил и проанализированный в нашей книге корпус их текстов, в сфере разработки особых приемов и средств расположения, организации художественного материала – наподобие музыки, наподобие живописи. Чехов с его уникальным сочетанием внешней краткости, компактности и колоссальной смысловой концентрации, насыщенности явно идет гораздо глубже. Такое сочетание предполагает особое обращение с самим материалом, материалом, свойственным самой литературе (а не каким-либо иным искусствам), то есть со словом. Обращение прозаика Чехова со словом на основании аналогий с другими искусствами (при всей несомненной важности таких аналогий в целом) объяснить уже невозможно.

Л.Н. Толстого потрясала необычность для прозы этого чеховского обращения со словом: «Новые, совершенно новые для всего мира формы писания»[309]. Но если не удается до конца разобраться в глубинной сути этих форм, сопоставляя литературные произведения Чехова с явлениями других искусств, остается предположить, не предвосхитило ли некоторые особенности чеховского стиля что-то в самой литературе.

Краткость слога – неизменное общее требование, присутствующее в письмах Чехова писателям, начинающим литераторам и иным корреспондентам, побуждавшим его к высказываниям на темы писательского мастерства. Так, оно сформулировано Чеховым уже в самом начале его творческого пути в письме брату Александру и фигурирует там первым в ряду различных литературных советов: «...Главное: 1) чем короче, тем лучше...» (I п, 63). Этому требованию он будет верен и спустя годы: «Чем теснее, чем компактнее, тем выразительнее и ярче» (VIII п, 171). Аналогичными замечаниями наполнены его письма Е.М. Шавровой: «...Таковы физические условия: надо писать и помнить, что подробности, даже очень интересные, утомляют внимание» (V п, 336), и еще более определенно: «...Частностями... надо жертвовать ради целого» (V п, 336).