Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Восхищение здесь граничит с ужасом, гордость державного властителя – с гордыней, так как Россия-то вздернута им над бездной. И теперь Пушкин с тревогой думает о том, куда скачет конь взнузданной Петром государственности и какова его дальнейшая судьба. Пророчества Пушкина подхватит позднее Салтыков-Щедрин. Отголоски «Медного всадника» нельзя не почувствовать в финале «Истории одного города», где страшная стихия мятежа сметает на корню и город Непреклонск, построенный Угрюм-Бурчеевым, и несчастных «глуповцев», павших ниц перед грозным Оно, надвигающимся на город с Севера и издающим «глухие, каркающие звуки».

«Многозначность, или, вернее, всесторонность пушкинского художественного мира выражается, в частности, в том, что ведь счастье Евгения губит вовсе не Медный всадник, но противостоящая и ему самому, Всаднику, стихия, – отмечает В. В. Кожинов. – Сплошь и рядом толкование поэмы ограничивается выяснением оппозиции “Медный всадник – Евгений”. Между тем без третьего основного “героя” – стихии – пушкинская поэма попросту немыслима. И Медный всадник “виноват” лишь в том, что бросил вызов этой стихии, которая в своём бунте походя разрушила жизнь Евгения. Всё ещё более осложняется (вернее, становится более многозначным) оттого, что Евгений, казнимый стихией, именно ею же угрожает Медному всаднику. Мало того, он сам в этот момент предстаёт вдруг как частица, как выражение губящей его самого стихии:

Глаза подёрнулись туманом,
По сердцу пламень пробежал.
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой чёрной.
«Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, —
Ужо тебе!..»

Ответственность за Россию в поэме Пушкина несет не только Пётр Великий, но и «Евгений маленький», представитель того сословия, на котором искони лежал тяжёлый груз государственных забот. Потому и бунт сошедшего с ума Евгения, угрожающего кумиру на бронзовом коне («Ужо тебе!»), – бунт бессмысленный и наказуемый. Кланяющиеся кумирам становятся их жертвами. Не только в безумии Евгения, но и в этом – реалистический смысл фантастической картины ожившего Медного всадника, преследующего Евгения. Не исключено, что «бунт» Евгения содержит скрытую в подтексте параллель с судьбой декабристов, о которых другой поэт пушкинской поры, Ф. И. Тютчев, скажет: «Вас развратило самовластье и меч его вас поразил». Скрытую параллель с судьбою декабристов подтверждает трагический финал пушкинской «петербургской повести»: «остров малый на взморье», труп несчастного Евгения (известно, что казнённых декабристов предали земле на острове Голодай).

Не только самовластие Петра, но и измена Евгения своему историческому призванию спровоцировали катастрофу. В буйстве стихий бессильной выглядит самовластная государственность и теряет надежды Евгений. Обе ветви державной власти терпят наказание.

Не случайно в 1830-е годы Пушкин бился над проблемой возрождения культурной дворянской аристократии. Он пророчески чувствовал, что с её падением неминуем крах российской государственности. В поэме «Медный всадник» он это предсказал. Пройдёт несколько десятилетий, и пушкинская стихия забушует в поэме А. Блока «Двенадцать» как реальное осуществление его пророчества.

Исторический роман «Капитанская дочка»

Как «Медный всадник» связан с «Историей Петра», так и «Капитанская дочка» у Пушкина вырастает из «Истории Пугачёва». Пушкин-художник в зрелом периоде своего творчества опирается на собственные исторические изыскания и труды, которые ставят его воображению строгие границы и пределы. Над «Капитанской дочкой» Пушкин работал в 1834–1836 годах. По первоначальному замыслу Пётр Гринёв должен был у него принять участие в пугачёвском движении. Но в процессе работы над романом этот замысел изменился. Параллельный труд над «Историей Пугачёва» убедил его в том, что «весь чёрный народ был за Пугачёва, одно только дворянство было открытым образом на стороне правительства».