Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Восприятие социализма как «новой религии», как преддверия новой эпохи в жизни христианского человечества было характерно тогда не только для Герцена. Через искушение «новым христианством» прошли многие русские писатели: Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев… В социализме, вслед за книгой Сен-Симона «Новое христианство», они видели «новое откровение», наступление эпохи практической, земной реализации евангельских заповедей Иисуса Христа.

В письме к Огарёву в августе 1833 года Герцен пишет: «“Все люди равны”, – говорит Христос. “Любите друг друга, помогайте друг другу” – вот необъятное основание, на котором зиждется христианство. Но люди не поняли его. Его первая фаза была мистическая (католицизм) <…> Вторая фаза – переход от мистицизма к философии (Лютер). Ныне же начинается третья, истинная, человеческая, фаланстерство[56] (может быть, сенсимонизм)».

Казалось, что час гибели старого общества близок. Революционные взрывы, периодически потрясавшие Европу, воспринимались как симптомы агонии старого мира, его неминуемого распада, в процессе которого наступит «новое христианство», Царство Божие на земле. Современную эпоху Герцен сравнивал с эпохой Древнего Рима времён упадка, когда на смену языческой античной цивилизации шла цивилизация христианская в лице её первомучеников. «В наше время, – писал он в своём дневнике, – социализм и коммунизм находятся совершенно в том же положении; они – предтечи нового мира общественного, в них рассеянно существуют частицы будущей великой формулы…»

Революция 1830 году во Франции, волнения 1830–31 годах в Польше с воодушевлением и трепетом принимались в кругу Герцена и Огарёва как признаки приближающегося коренного перелома. Московский университет, находившийся далеко от официальной столицы Российской империи, ещё хранил тогда традиции студенческого вольномыслия. «…Неотлучная мысль, с которой мы вступили в университет – мысль, что здесь совершатся наши мечты, что здесь мы бросим семена, положим основу союзу. Мы были уверены, что из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдёт вслед за Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней, – писал Герцен в книге «Былое и думы». – Мы и наши товарищи говорили в аудитории открыто всё, что приходило в голову; тетрадки запрещённых стихов ходили из рук в руки, запрещённые книги читались с комментариями, и при всём том я не помню ни одного доноса из аудитории, ни одного предательства».

В 1833 году Герцен оканчивает университет со степенью кандидата и серебряной медалью за сочинение «Аналитическое изложение солнечной системы Коперника». Но и теперь «небольшая кучка университетских друзей, пережившая курс, не разошлась и жила ещё общими симпатиями и фантазиями, никто не думал о материальном положении, об устройстве будущего. Я не похвалил бы этого в людях совершеннолетних, но дорого ценю в юношах. Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, везде непрактична, тем больше она должна быть такою в стране молодой, имеющей много стремлений и мало достигнутого… Я считаю большим несчастием положение народа, которого молодое поколение не имеет юности…»

Через год после окончания университета, летом 1834 года, Герцен, Огарёв и ряд других лиц их круга попадают в тюрьму. Причина ареста – нестандартный образ жизни странных молодых людей, нигде не служащих, о чём-то постоянно толкующих, а повод – вечеринка, на которой распевалась вольнолюбивая песня и был разбит бюст императора.

Дознание устанавливает, что песню сочинил знакомый Огарёва, а с Огарёвым дружен Герцен. И хотя ни тот, ни другой на вечеринке не были, косвенных улик относительно их образа мыслей достаточно. Фабрикуется дело о «несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре молодых людей, преданных учению сенсимонизма».

Незадолго до своего ареста Герцен встречается с родственницей, Наталией Александровной Захарьиной, девушкой очень религиозной, давно и тайно любившей его. Узнав об его аресте, Наталия Александровна советует безропотно переносить испытания по примеру Христа и апостола Павла. Из Крутицких казарм Герцен начинает с этой девушкой переписку. «Кто живёт в Боге, того сковать нельзя», – подбадривает она своего друга. В тюрьме Герцен и его друзья проводят девять месяцев, после чего заключённым «прочли, как дурную шутку, приговор к смерти, а затем объявили, что, движимый столь характерной для него, непозволительной добротой, император повелел применить лишь меру исправительную, в форме ссылки».