Сперва Герцена отправили в Пермь, а через три недели – в Вятку с зачислением на службу канцеляристом у губернатора Тюфяева, типичного бюрократа николаевских времён. В 1837 году Вятку посещает наследник русского престола Александр, путешествующий по России в сопровождении В. А. Жуковского и К. И. Арсеньева. Тюфяеву приказано к его приезду устроить выставку естественных богатств края, расположив экспонаты «по трём царствам природы». Герцен организует эту выставку и даёт объяснения наследнику. Удивлённые эрудицией молодого провинциального чиновника, Жуковский и Арсеньев проявляют к нему живой интерес и обещают ходатайствовать перед императором о его возвращении из ссылки.
Полным успехом их хлопоты не увенчались, но Герцена перевели из Вятки во Владимир. Как раз к этому времени вышло правительственное постановление об открытии во всех губерниях местных газет – «Губернских ведомостей» с приложением к ним «Неофициального отдела». Владимирский губернатор Корнилов предложил Герцену заведование этим отделом. Для сбора материала пришлось много ездить по губернии, знакомиться с народным бытом, публиковать целый ряд статей экономического и этнографического содержания.
Весной 1838 года Герцен тайно приезжает в Москву и увозит Наталию Захарьину во Владимир, где 9 мая 1838 года венчается с нею. В июле 1839 года. с Герцена снимают полицейский надзор. Завершается период его изгнания. Он приезжает Москву, знакомится с В. Г. Белинским, М. А. Бакуниным, Т. Н. Грановским.
В мае 1840 года Герцен определяется в Петербурге на службу в канцелярии Министерства внутренних дел. Он сближается в столице с К. И. Арсеньевым, В. Ф. Одоевским, И. И. Панаевым. Но в конце 1840 года власть вновь предъявляет Герцену свои права. В Петербурге будочник убил прохожего. История эта облетела весь город. В письме к отцу Герцен сообщил о ней с нелестными для правительства комментариями. Письмо перлюстрировали, нашли его содержание крамольным и назначили Герцену новую ссылку в Вятку. Лишь ходатайство влиятельных родственников привело к замене Вятки на Новгород. Здесь его определили на должность советника губернского правления, который, по инструкции, заведовал делами о злоупотреблениях помещичьей властью, о раскольниках и о лицах, состоящих под надзором полиции.
Служба не приносила Герцену никакого удовлетворения. В 1842 году, благодаря хлопотам друзей, он добился отставки, переехал в Москву, где и прожил до 1847 года последний период своей жизни в России. Это было время, когда в спорах между западниками и славянофилами оттачивалась самобытная русская мысль. Тогда же Герцен начал литературную работу. Он опубликовал свой роман «Кто виноват?» и повесть «Сорока воровка».
В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года», сравнивая «Кто виноват?» с «Обыкновенной историей» Гончарова, Белинский точно определил своеобразие Герцена-писателя. Если Гончаров силён художественным изображением, живыми образными картинами, поскольку ум у него ушёл в талант, то у Герцена преимущество заключается в мысли: у него талант ушёл в ум. Для него «важен не предмет, а смысл предмета», и его «вдохновение вспыхивает только для того, чтобы через верное представление предмета сделать в глазах всех очевидным и осязаемым смысл его».
Эта особенность творческой манеры Герцена особенно ярко проявилась в знаменитой его книге «Былое и думы», созданию которой предшествовали события, связанные с эмиграцией писателя в Западную Европу.
Духовная драма Герцена
У русских западников складывалось своё, утопическое представление о Европе. Не был лишён его тогда и автор романа «Кто виноват?». В книге «Былое и думы» он писал: «Мы верим в Европу, как христиане в рай… Мы знаем Европу книжно, литературно, по её праздничной одежде, по очищенным, перегнанным отвлечённостям, по всплывшим и отстоявшимся мыслям, по вопросам, занимающим верхние слои жизни, по исключительным событиям, в которых она не похожа на себя. Всё это вместе составляет светлую четверть европейской жизни. Жизнь тёмных трёх четвертей не видна издали, вблизи она постоянно перед глазами.
Во-вторых, и тот слой, который нам знаком, с которым мы входим в соприкосновение, мы знаем исторически, несовременно. Проживши год, другой в Европе, мы с удивлением видим, что вообще западные люди не соответствуют нашему понятию о них, что они