На Западе это не так… Мы не берем в расчёт, что половина речей, от которых бьётся наше сердце и подымается наша грудь, сделались для Европы трюизмами, фразами; мы забываем, сколько других испорченных страстей, страстей искусственных, старческих напутано в душе современного человека, принадлежащего к этой выжившей цивилизации. Он с малых лет бежит в обгонки, источён домогательством, болен завистью, самолюбием, недосягаемым эпикуреизмом, мелким эгоизмом, перед которыми падает всякое отношение, всякое чувство – ему нужна роль, позы на сцене, ему нужно во что бы ни стало удержать место, удовлетворить своим страстям. Наш брат, степняк, получив удар, другой, часто не видя откуда, оглушённый им, долго не приходит в себя, а потом бросается, как раненый медведь, и ломает кругом деревья, и ревет и взметает землю, – но поздно, – и его противник его же указывает пальцем… Много еще разовьётся ненависти и прольётся крови из-за этих двух разных возрастов и воспитаний… Наше
В середине студёной снежной зимы 1847 года Герцен получил заграничный паспорт и отправился вместе с семьёй в Западную Европу. Поначалу, конечно, предгрозовой общественный климат Европы утолял дремавшие в России гражданские страсти Герцена. Ему казалось, что предстоящая революция положит начало социального преображения народов Европы и России («Письма из Avenue Marigny» – 1847).
Он едет в Италию, где началось национально-освободительное движение. Осенью 1847 года Герцен участвует в народных шествиях и манифестациях, знакомится с вождями этого движения: Чичероваккио, Мадзини, Гарибальди, Саффи. Итальянские впечатления отражаются в «Письмах с Viadel Corso» (1847).
Весть о февральской революции 1848 года во Франции и о провозглашении там Второй Республики увлекает Герцена в Париж: «Новые силы пробудились в душе, старые надежды воскресли, какая-то мужественная готовность на всё взяла верх». Казалось, вот она, вожделенная минута возвращения Царства Божия на землю. Сбывались лучшие мечты юности и молодости.
Но тут настали роковые июньские дни. Восстание парижских рабочих было потоплено в крови буржуазией, изменившей идеалам социализма. «Вечером 26 июня мы услышали, после победы “Насионаля” над Парижем, правильные залпы, с небольшими расстановками… Мы взглянули друг на друга, у всех лица были зелёные… “Ведь это расстреливают”, – сказали мы в один голос и отвернулись друг от друга».
Всё было кончено. Во избежание ареста Герцену пришлось срочно уезжать из Парижа в Женеву. Наступившая в Европе реакция заставила его с удивлением обнаружить, что западноевропейский режим ничуть не лучше, а, может быть, и хуже российского самодержавия.
«Было время, когда, близ Уральских гор, я создавал себе о Европе фантастическое представление; я верил в Европу и особенно во Францию. Я воспользовался первой же минутой свободы, чтобы приехать в Париж. То было ещё до февральской революции. Я разглядел вещи несколько ближе и покраснел за свои представления. Теперь я раздражён несправедливостью бесчувственных публицистов, которые признают существование царизма только под 59-м градусом северной широты. С какой стати эти две мерки? Поносите сколько вам вздумается и осыпайте упрёками петербургское самодержавие и постоянную нашу безропотность; но поносите всюду и умейте распознавать деспотизм, в какой бы он форме ни проявлялся: носит ли он название президента республики, Временного правительства или Национального собрания… Оптический обман, при помощи которого рабству придавали видимость свободы, рассеялся, маски спали… Мы видим теперь, что все существующие правительства – это вариации одной и той же старой темы… Европа с каждым днём становится всё более похожей на Петербург».
Обострение европейской реакции сопровождалось страшными ударами в личной жизни Герцена. В сентябре 1850 года он отказался выполнить повеление Николая I о немедленном возвращении в Россию. 18 декабря 1850 года Петербургский надворный уголовный суд, согласно высочайшему повелению, вынес приговор: «Подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства».
Вслед за этим начались гораздо более непоправимые беды. 16 ноября 1851 года в кораблекрушении погибли мать и младший сын Коля, а 2 мая 1852 года – умерла после мучительной семейной драмы жена Герцена, Наталия Александровна. Эти события совпадали с контрреволюционным переворотом, совершённым во Франции Луи Бонапартом. 2 декабря 1851 года этот «косой кретин» (кличка, данная ему Герценом) разогнал национальное собрание, арестовал оппозиционных депутатов, а через год провозгласил себя императором.