Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Так Герцен доводит атеистический гуманизм до логического конца и обнаруживает там противоречия неразрешимые, приводящие в отчаяние. «Я уже не жду ничего; ничто, после всего виденного и испытанного мною, не удивит и не обрадует глубоко». Мыслитель, провозгласивший человека мерою всех вещей, теперь понял всю шаткость этой «меры». Герцен дошёл до пограничного рубежа атеизма, вплотную подошёл к религиозному мироощущению, но шага вперёд не сделал.

Ф. М. Достоевский писал о Герцене, «что он был, всегда и везде, – поэт по преимуществу». «Поэт берет в нем верх везде и во всём, во всей его деятельности. Агитатор – поэт, политический деятель – поэт, социалист – поэт, философ – в высшей степени поэт!» «Рефлексия, способность сделать из самого глубокого своего чувства объект, поставить его перед собою, поклониться ему и сейчас же, пожалуй, и насмеяться над ним, была в нем развита в высшей степени».

Здесь Достоевский обращает внимание именно на художественную сторону мыслей Герцена, а также на то, что его думы лишены самодовольства, что они стремятся избавиться от типичной «болезни» просветительского сознания – от любоначалия ума. В отличие от западноевропейских просветителей XVIII века, автор «Былого и дум» разум не обожествляет. Он чувствовует, что в мире и в душе человеческой есть стихии, ему неподвластные. Мысль Герцена часто выходит на границу, за которой кончается сфера разума и открывается область веры.

Н. Н. Страхов писал: «Обыкновенно люди довольны и самими собою и теми, часто ничтожными, благами, которых они добиваются. Следовательно, большею частию люди слепы, так как не замечают ни собственного ничтожества, ни пустоты тех целей и желаний, которыми наполнена их жизнь. Герцен принадлежал к другой, далеко не столь многочисленной породе людей, к тем натурам, которых настроение можно назвать по преимуществу религиозным, которых этот мир, эта жизнь не удовлетворяют. Идеал, живущий в душах таких людей, может, по-видимому, вовсе не совпадать с идеалом Церкви, но результаты выходят те же. Настойчиво, неотразимо открывается этим душам темная сторона каждого явления; мир обнаруживает им всё, что в нём достойно смеха, плача, негодования. Таков был Гоголь, таков был и Герцен. Такие люди, если не видят всей истины, зато могут совершать великие открытия в той области, которая доступна их проницательности».

Достоинством Герцена является его бесстрашие в анализе себя и окружающей жизни, способность идти в мысли до конца, смело подходить к тем пределам, за которыми разум оказывается бессильным, и открыто сознаваться в его бессилии. «Люди веры, люди любви», как они называют себя в противуположность нам, «людям сомненья и отрицанья», не знают, что такое полоть с корнем упования, взлелеянные целой жизнию, они не знают болезни истины…»

Этот упрёк в «Былом и думах» заслужил от Герцена среди многих других друзей и собратий его современник, Владимир Сергеевич Печерин, в прошлом профессор кафедры греческой словесности Московского университета. Оставив Россию, Печерин, как и Герцен, долго скитался на Западе в поисках «земного рая». Одержимый идеями радикального «западничества», он написал известные стихи:

Как сладостно – отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничиженья!
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья!
(Я этим набожных господ обидеть
Не думал: всяк своё имеет мненье.
Любить? – любить умеет всякий нищий,
А ненависть – сердец могучих пища!)
Тогда в конвульсиях рука трепещет
И огненная кровь кипит рекою
И, как звезда, кинжал пред оком блещет,
И в тёмный путь манит меня с собою…
Я твой! я твой! – пусть мне навстречу хлещет
Весь океан гремящею волною!..
Дотла сожгу ваш… храм двуглавый,
И буду Герострат, но с большей славой!

Стихи, конечно, достойные не только Герострата, но и самого дьявола. Но к 1850-му году, разочаровавшись в «религии земной», Печерин ухитрился стать католическим монахом. Герцен встретился с ним в Лондоне и вступил в переписку, включённую в седьмую часть «Былого и дум».