Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Образы нового мира, предвосхищающие будущее, осеняет у Герцена другой, прямо противоположный первому мотив, близкий к христианскому: «После июньских дней я видел, что революция побеждена, но верил ещё в побеждённых, в падших, верил в чудотворную силу мощей, в их нравственную могучесть». «Якобинцы и вообще революционеры принадлежали к меньшинству, отделившемуся от народной жизни развитием: они составляли нечто вроде светского духовенства, готового пасти стада людские». «Наши профессора привезли с собою эти заветные мечты, горячую веру в науку и людей; они сохранили весь пыл юности, и кафедры для них были святыми налоями, с которых они были призваны благовестить истину; они являлись в аудиторию не цеховыми учёными, а миссионерами человеческой религии».

Два универсальных образа-символа – Рим времён упадка и христианство, идущее ему на смену, – обусловили динамику образов в книге Герцена: все действующие лица «Былого и дум» тяготеют к тому или иному полюсу, от близости к которому они и получают позитивную или негативную окраску. Герцен предвосхищает здесь во многом Толстого и Достоевского, хотя они и не разделяли его социалистических убеждений. Вспомним, что Фёдор Павлович Карамазов у Достоевского имеет «профиль римлянина времён упадка». А в романе Толстого «Анна Каренина» мир господ, перекликающийся с римской толпой, падкой до «хлеба и зрелищ» (сцена скачек), вступает в конфликт с миром христианским (картина художника Михайлова «Увещание Пилата», сцена косьбы, беседа Левина с крестьянином Фёдором о старике Платоне Фоканыче).

Известно, что форма классического европейского романа явилась результатом разложения и распада эпоса. В центре этого романа – частный человек, вступающий в конфликт с общим ходом истории. Герцену в таких пределах тесно. Он не может ограничить себя жанровыми формами романа.

Если в литературе Западной Европы в ХIХ веке происходил процесс дифференциации творчества во всех родах, видах и жанрах, то у Герцена, как и в русской литературе в целом, возникает стремление интегрировать их в какую-то новую, широкую и свободную литературную форму. Эта форма, по определению И. Новича, «заключала в себе единство в многообразии – соединение образа искусства и понятия науки, философии и религии, жизни реальной и мистицизма, сцен и мыслей и т. д., то есть единство целой системы противоположностей. В этом “странном замысле”, ставшем впоследствии принципом его литературного творчества, отразилась богатейшая индивидуальность писателя, широта, глубина, многообразие, брожение его идей, мыслей, чувств, разнообразие стремлений, исканий в разных сферах мысли и творчества, темперамент автора, стремление “жить во все стороны”, наконец, – словно ему было тесно в рамках канонизированных литературных форм с их точными границами, с их “табу”».

Исследователь точно указывает здесь, что исток жанрового своеобразия «Былого и дум» лежит в личности Герцена, резко отличающейся от утверждавшегося в Западной Европе той поры «индивидуума», стремящегося к обособлению, к противопоставлению себя всему миру, теряющему способность рассматривать мир в его целостности. Индивидууму, отмечает М. Дунаев, «оказывается под силу лишь выделение разрозненных частей из общей картины бытия, отдельных вопросов, не связываемых им обычно с проблемами всеобщими». В личности Герцена отразились родовые черты русского национального характера, каким он раскрылся в Пушкине.

Универсализм личностного сознания Герцена проявляется и в его оценке людей, с которыми его сводила судьба. Он не разделяет в личности человека общественную и частную ипостась: революционность он понимает как категорию не только политическую, но и моральную. «Былое и думы» – не роман, не автобиография, не мемуары, а первая в русской литературе эпопея в современных формах искусства.

Общественная деятельность Герцена в эпоху 1860-х годов

«С Крымской войной и смертью Николая I настаёт другое время, из-за сплошного мрака выступали новые массы, новые горизонты, чуялось какое-то движение», – писал А. И. Герцен. В 1855 году он издаёт первый номер альманаха «Полярная звезда», «обозрение освобождающейся Руси», с эпиграфом из Пушкина «Да здравствует разум!» и силуэтами пяти казненных декабристов на обложке.

Весной 1856 года в Лондон приезжает Огарёв, а через год, 1 июля 1857, выходит первый лист газеты «Колокол» с девизом на титульном листе «Vivosvoco» («Зову живых» – начальные слова из «Песни о колоколе» Шиллера). «Колокол» становится грозой высшей правительственной бюрократии. Он успешно восполняет то, что в России невозможно. Здесь печатаются секретные правительственные постановления, обличаются государственные бюрократы. У «Колокола» появляется целая сеть корреспондентов из числа оппозиционно настроенных крупных чиновников, опальных декабристов, петрашевцев.