Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

К драматургии Писемский обращался на протяжении всего творчества: «Ипохондрик» (1852), «Раздел» (1853), драматическая дилогия «Бывые соколы» (1864) и «Птенцы последнего слёта» (1865), политическая драма «Бойцы и выжидатели» (1864), исторические драмы «Самоуправцы» (1865), «Поручик Гладков» (1867), «Милославские и Нарышкины» (1867), обличение буржуазного хищничества в пьесах 1870-х гг. «Ваал» (1873), «Хищники» (1873), «Просвещённое время» (1875), «Финансовый гений» (1876).

Итогом первого периода творчества Писемского является его роман «Тысяча душ» (1858), в котором нашли богатое отражение впечатления государственной службы писателя в Костроме, многие события и реалии костромской жизни конца 1840-х – начала 1850-х гг. В главном герое романа Калиновиче, совершающем стремительную чиновничью карьеру и не брезгующем ради неё никакими нравственными запретами, писатель показал «убыль сердца» и прагматизм человека нового времени. «И поверьте мне, – говорит в романе герой, выражающий авторскую точку зрения, – бесплодно проживает ваше поколение, потому что оно окончательно утратило романтизм… Я с ужасом смотрю на современную молодёжь… что же, наконец, составляет для них смысл в жизни? Деньги и разврат!»

Роман имел шумный успех и был переведён на европейские языки ещё при жизни писателя. В творчестве Писемского он знаменовал поворот от критики романтического идеализма – к обличению буржуазного делячества. «Сначала я обличал глупость, предрассудочность, невежество, смеялся над детским романтизмом и пустозвонными фразами, боролся против крепостного права, преследовал чиновничьи злоупотребления, обрисовал цветки нашего нигилизма… и в конце концов принялся за сильнейшего, может быть, врага человеческого, за Ваала и за поклонение Золотому тельцу…»

После публикации «Очерков из народного быта», «Горькой судьбины» и романа «Тысяча душ» имя Писемского «было окружено почётом и всеобщим интересом, – вспоминал один из его современников, – на страницах самых строгих журналов оно блистало рядом с именем Тургенева, и критики затруднялись решить, какое из них звезда первой и второй величины. Но это были мимолётные и невозвратные дни. Немногие годы популярности и почётной известности скоро и бесследно потонули в потоке тягостных лет вражды, насмешек и даже презрения».

В 1861 году в литературной судьбе Писемского случился драматический перелом. К этому времени в русском обществе наметилось чёткое идейное размежевание, и началась открытая общественная борьба. От писателя потребовался выбор позиции, подкреплённый не только непосредственным знанием жизни, но и всем многообразием философских, эстетических, идеологических теорий, всем богатством культурного развития. Писемский же, по точному наблюдению одного из старых исследователей его творчества, «принёс с собой в столицу настроение чутко недоверчивого провинциала, не желающего пристать к какой-либо определённой группе, а пытливо и себе на уме подмечающего слабости и односторонности таких групп».

Писемский явил в Петербурге «цельный тип русского человека и писателя» – «здравый практический смысл в противовес теориям и даже нередко научным идеям, могучее национальное чувство, проникнутое стихийным недоверием и подчас даже враждой к произведениям и результатам чужой культуры». Этот тип – «прямое наследство московской Руси. <…> Протопоп Аввакум не только один из замечательнейших воителей раскола, он типичнейший русский человек старой Москвы. И аввакумовская натура, её национальный склад не мог, разумеется, выветриться под какими бы то ни было внешними влияниями: иначе дёшево бы стоило вообще русское племя! Эта натура пережила и петровскую реформу, и всевозможные европейские наслоения в русском обществе, живёт она до сих пор. Только из области религии и житейских отношений она перешла в художественную литературу и светскую мысль».

В условиях открытой общественной борьбы и противостояния взгляд провинциального скептика на борьбу столичных «умников» стал нетерпим как для «левых», так и для «правых» сил в русском обществе, с ним уже не хотели мириться, а Писемский, как чаще всего бывает в таких случаях с людьми его склада, шёл напролом, навстречу трудной своей судьбе.