Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

“Как, – думал я, – неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто всё доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, – одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трёх праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одною дрянью, которая живёт в моей и в твоей душе, мой читатель?” Мне это было ужасно и несносно, и пошёл я искать праведных…»

Однако в преддверии великих реформ «наблюдательский реализм» Писемского оказался востребованным. Опубликованные в 1856 году «Очерки из крестьянского быта» («Питерщик», «Леший», «Батька», «Плотничья артель») принесли ему славу одного из лучших писателей России. Первый из них – «Питерщик» – создан на материале чухломских впечатлений, связанных с усадьбой Раменье, а заключительный – «Плотничья артель» – сохранил следы печурских наблюдений, где располагалась усадьба тётушек писателя. Само разделение профессий в очерках жизненно, достоверно: чухломские маляры в «Питерщике», галичские плотники в «Плотничьей артели».

В рассказе Петра, непокорного печурского крестьянина, упоминаются сёла и деревни нынешнего Островского района Костромской области, воспроизводятся язык и нравы крестьянства этой местности: «Бывало и наше времечко, бывало, можо так, что молодицы в Семёновском-лапотном на базаре из-за Петрушки шлыками дирались…» Это тот самый базар в Семёновском, который полвека спустя писал Б. М. Кустодиев в своей одноимённой картине. «В Дьякове, голова, была у меня главная притона… день-то деньской, вестимо, на работе, так ночью, братец ты мой, по этой хрюминской пустыне и лупишь. Теперь, голова, днём идёшь, так боишься, чтобы на зверя не наскочить, а в те поры ни страху, ни устали!» Между Печурами и Дьяковым до недавнего времени действительно шумели леса – глухие и непроходимые. Отмечено Писемским и процветавшее в этом углу Костромского края народное колдовство. «Колдун, батюшка, у нас был в деревне Печурах <…> старик был мудрый, это что говорить! Что ведь народу к нему ездило всякого: и простого, и купечества, и господ – другой тоже с болестью, другой с порчей этой… И кто бы теперь к нему ни пришёл, сейчас ставь штоф вина, а то и разговаривать не станет: лом был такой пить, что на удивленье только!»

С редким художественным мастерством создаёт Писемский живые народные характеры, пользуясь искусством речевой индивидуализации, почти не прибегая к авторским описаниям, предпочитая форму сказа. В «Очерках из народного быта» обретают завершённую литературную форму богатые жизненные впечатления Писемского, его костромской опыт. Писатель встретил в Костромской губернии особого мужика – умного, хитрого, изворотливого, умеющего постоять за себя, знающего себе цену. Положение крестьян северных оброчных губерний отличалось от южных, барщинных, не только развитием отходничества. Оброчная система давала крестьянскому миру большую самостоятельность и независимость от воли помещика. Как писал историк русского крестьянства И. И. Игнатович, помещики нечернозёмных губерний доверяли крестьянскому миру раскладку оброчной суммы и другие вопросы внутреннего самоуправления. Община «охраняла личность крестьянина от произвола помещика. Отдельная личность здесь могла скрыться за мир».

Одним из первых в литературе Писемский показал драматические последствия социального расслоения внутри крестьянской общины и крестьянской артели, создавая колоритный образ мироеда Пузича, вызвавшего возмущение и гнев независимого и строптивого приверженца правды, плотника Петра. А. М. Горький, высоко ценивший талант Писемского, вспоминая о своих жизненных университетах, писал: «Изо всех книжных мужиков мне наибольше понравился Пётр из “Плотничьей артели”: захотелось прочитать этот рассказ моим друзьям, и я принёс книгу на ярмарку». Прослушав «Плотничью артель», молодой рабочий Фома после долгого молчания сказал: «Правильно Пётр убил подрядчика-то».

Критика сразу же увидела в Писемском «гласного из народа», схожего с ним «как по уму и таланту, так и по нравственному содержанию». «Очерки из крестьянского быта» подкупали читателей не только искусным воспроизведением севернорусского народного языка. Вместе с Некрасовым писатель впервые ввёл в литературу характерный тип ярославско-костромского мужика, промысловика-отходника с независимым складом ума, с обострённым чувством собственного достоинства. От Некрасова и Писемского, собственно, и пошло знаменитое «начало перемены» в изображении народной жизни, о котором значительно позднее заговорил Чернышевский, опираясь на рассказы из народного быта Николая Успенского. Суровая правда «без всяких прикрас» в подходе к освещению народной темы у Писемского предвосхищала литературу о народе, созданную позднее разночинцами-шестидесятниками.